Народный быт Великого Севера

Бурцев Александр Евгеньевич

Приезжает Илья Муромец во чистое полюшко в силу великую, силу непобитую; куды пройдет — тут улица, куды на добром коне поворотитцё — тут площадь, и видит тут злодий калин цярь, што с этим богатырем ничево не поделать. Приказывает (Калин цярь) своей силе копать перекопи глубокия, ставить копья вострыя; и вскочив ево доброй конь, Ильи Муромца, через одну перекопь, исколовся весь, и взели тут Илью Муромца во полон… Натягивал Илья Муромец тугой лук, накладывал стрелу каленую, и стреле приговаривал: «полети стрела каленая, на пади ты не на воду, не на землю, а пади моему дядюшке Самсону Колывановичу на бел шатер полотняной и сшиби ты с бел шатра маковку золоценую!»

И догадавсе тут ево дядюшка Самсон Колывановиць, што племянницек во полон взят, Илья Муромец. Вот он (Самсон Колыванович) оседлав, обуздав своево доброво коня и поехав в цистое поле ко злодею Калину цярю, и стал он поезживать, своево племянницка выруцивать. Куды пройдет — улиця, куды поворотитсе — площадь; столько стало валитсе нецисти поганые. Вот он приломав свое копье довгомерное, изломав свою палоцку воинскую, богатырскую, — воевать больше стало нецем; и схвати он тут татарина: «ах, говорит, какое мне попало побоищо [23] , гнетсе — не ломитсе, по суставам не сорветсе»… И прибил он тут у злодия Калина цяря всю силу, и злодия Калина цяря взяв в полон, и с живово кожу свели и выручив своево племянничка Илью Муромця.

23

Побоищо-орудие, в данном случае человек служил орудием Самсону Колывановичу

Записано А. Шустриковым.

Русская

народная сказка

«ДУРЕНЬ» [24]

А жил-был Дурень, А жил-был Бабин; Вздумал он Дурень На Русь гуляти, Людей видати, Себя казати. Отшедши Дурень Версту другу, Нашел он Дурень Две избы пусты, В третей людей нет; Заглянет в подполье, В подполье черти Востроголовы, Глаза, что часы, Усы, что вилы, Руки что грабли, — В карты играют, Костью бросают, Деньги считают, Груды переводят; Он им молвил: «Бог вам в помочь, добрым людям». А черти не любят, Схватили Дурня, Зачали бити, Зачали давити, Едва его Дурня Жива отпустили. Пришедши Дурень Домой-то плачет, Голосом воет; А мать бранити, Жена пеняти. Сестра-то также: «Ты глупой Дурень, Неразумной Бабин! То же бы ты слово Не так бы молвил: А ты бы молвил: Будь враг проклят Именем Господним, Во веки веков, аминь, Черти б убежали, Тебе бы Дурню Деньги достались Вместо кладу».

24

Древния рос. стихотв., собр. Киршею Даниловым

* * *

Пошел он Дурень На Русь гуляти, Людей видати, Себя казати. Увидел Дурень Четырех братов — Ячмень молотят, Он им молвил: «Будь враг проклят Именем Господним». Бросились к Дурню Четыре брата, Стали его бити, Стали колотити — Едва ево Дурня Жива отпустили. Пришедши Дурень Домой-то плачет, Голосом воет; А мать бранити, Жена пеняти, Сестра-то также: «А глупой Дурень, Неразумной Бабин! То же бы ты слово Не так же бы молвил — Ты бы молвил Четырем братам, Крестьянским детям: «Дай вам Боже! По сту на день, По тысяче на неделю» Добро ты баба Баба Бабариха, Мать Лукерья, Сестра Чернава! Потом я Дурень Таков не буду!

* * *

Пошел же Дурень, Пошел же Бабин, На Русь гуляти, Себя казати. Увидел Дурень Семь братов, Мать хоронят, Отца поминают, Все тут плачут, Голосом воют; Он им молвил: «Бог вам в помощь Семь вас братов! Мать хоронити, Отца поминати, — Дай Господь Бог вам По сту на день, По тысяче на неделю». Схватили его Дурня Семь-то братов, Зачали его бити, По земле таскати, В ….. валяти, — Едва его Дурня Жива отпустили. Идет-то Дурень Домой-то, плачет, Голосом воет, Мать бранити, Жена пеняти, Сестра-то также: «А глупой Дурень, Неразумной Бабин! То же бы ты слово, Не так же бы молвил, Ты бы молвил: прости! Боже благослови! Дай Боже им Царство небесное, В земле упокой, Пресветлой рай всем! Тебя бы Дурня Блинами накормили, Кутьей напитали». Добро ты баба, Баба Бабариха, Мать Лукерья, Сестра Чернава! Потом я Дурень Таков не буду.

* * *

Пошел он Дурень На Русь гуляти, Себя казати, Людей видати. Встречу ему свадьба, Он им молвил: «прости! Боже благослови! Дай Боже им Царство небесное, В земле упокой, Пресветлой рай всем!» Наехали дружки, Наехали бояра, Стали Дурня Плетьми стегати, По ушам хлестати. Пошел, заплакал. Мать бранити, Жена пеняти, Сестра-то также: «Ты глупой Дурень, Неразумной Бабин! То же бы ты слово, Не так же бы молвил, Ты бы молвил: Дай Господь Бог Новобрачному Князю Сужено понятии, Под злат венец стати, Закон Божий прияти, Любовно жити, Детей сводити!» Потом я Дурень Таков не буду!

* * *

Пошел он Дурень На Русь гуляти, Людей видати, Себя казати. Встречу Дурню Идет старец, Он

ему молвил: «Дай Господь Бог Тебе же старцу Сужено понятии, Под злат венец стати, Любовно жити, Детей сводити!» Бросился старец, Схватил его Дурня, Стал его бити, Костылем коверкать — И костыль изломал весь; Не жаль старцу дурака-то, Не жаль ему старцу костыля-то. Идет-то Дурень Домой-то плачет, Голосом воет, Матери расскажет; Мать его бранити, Жена журити, Сестра-то также: «Ты глупой Дурень, Неразумный Бабин! То ж бы ты слово, Не так же бы молвил, Ты бы молвил: Благослови меня, отче, Святой Игумен! А сам бы мимо». Добро ты баба Баба Бабариха, Мать Лукерья, Сестра Чернава! Потом я Дурень Впредь таков не буду!

* * *

Пошел он Дурень На Русь гуляти, В лес ходити. Увидел Дурень Медведя за сосной; Кочку роет, Корову коверкат; Он ему молвил: «Благослови мя, отче, Святой Игумен! А от тебя дух дурен». Схватал его медведь-ат, Зачал драти, И всего ломати, И смертно коверкать, И ….. выел; Едва его Дурня жива оставил. Пришедши Дурень Домой-то плачет, Голосом воет, Матери расскажет; Мать бранити, Жена пеняти, Сестра-то также: «А глупой Дурень, Неразумной Бабин! То же бы ты слово, Не так же бы молвил, Ты бы заускал, Ты бы загайкал, ты бы заулюкал». Добро ты баба, Баба Бабариха! Мать Лукерья, Сестра Чернава! Потом я Дурень Таков не буду!

* * *

Пошел же Дурень На Русь гуляти, Людей видати, Себя казати. Будет Дурень В чистом поле, Встречу Дурню Шишков Полковник; Он заускал, Он загайкал, Он заулюкал, — Наехали на Дурня Солдаты, Набежали драгуны, Стали Дурня бити, Стали колотити. Тут ему Дурню Голову сломили, И под кокору Бросили. Тут ему Дурню И смерть случилась.

КАК МУЖИК ХОДИЛ К СОЛНЦУ [25]

Жил, был мужик. Он бедно жил. Он думал, как бы к солнцу попасть. Он пошел, шел, шел, шел несколько дней, пришел в путас (глубокое место реки, где нельзя перейти вброд); через реку кит высох, будто дорога, будто мост через реку; по китовой спине ходит народ; пребольщинская дорога, словно улица. Он пошел по спине кита. Кит и спрашивает: «куда ты, хороший человек, пошел попадать?» Он отвечает: «к солнцу пошел попадать». Кит говорит: «когда придешь к солнцу, спроси, за какие грехи я высох и не могу выйти». Он шел, шел опять — видит, две жонки из проруби воду черпают у озера. Спрашивают: «хороший человек, куда ты пошел попадать?» Он отвечает: «к солнцу иду попадать». Они и говорят: «когда придешь к солнцу, спроси, за какие грехи мы черпаем третий год, а из проруби воды не убавляется, не прибавляется». Он пошел; шел, шел несколько дней; попадает в избушку; в той избушке старик со старухой живут, тоже 3-й год. Спрашивают его: «куда ты, хороший человек, пошел попадать?» Он отвечает: «к солнцу иду попадать». Они и говорят: «спроси у солнца, за какие грехи мы 3-й год живем, ни есть, ни пить нечего». Шел, шел, пришел на берег; пришел к реке; там старик постоянно на карбасе ездит, перевозит; старик старый, волоса седые, длинные, борода белая. Старик спрашивает: «куда ты, хороший человек, идешь попадать?» Он отвечает: «к солнцу иду попадать». Старик карбас (лодку) повернул кормой к берегу; мужик сел. Старик говорит: «тяжело мне порато (очень) перевозить порато тяжело; придешь к солнцу, спроси, за какие грехи я перевожу». Опять шел, шел, пришел к лесу! в лесу избушка; в той избушке девочка маленькая (7–8 лет) живет, у девочки груди большинкие, больше ее. Она и спрашивает: «куда ты, хороший человек, идешь попадать?» Он говорит: «к солнцу иду попадать». Она баню истопила, напоила, накормила его. Он ее спрашивает: «нет ли подводы какой?» А она дала палочку и говорит: «куда эта палочка идет, туда ты вслед иди». Он шел по палочке: куда палочка, туда и он. Он шел, шел, палочка и пришла к избушке и назад поехала. В той избушке девушка (большая) сидит: на левом боку платья нет — совсем голо. Она спрашивает: «куда ты, хороший человек, идешь попадать?» Он говорит: «к солнцу иду попадать». Она накормила его, а он говорит: «не дашь ли ты мне подводу?» Она дала лошадь: «куда лошадь идет, туда и ты иди», и сани дала. Он шел, шел, пришел к избушке. Он остался, а лошадь сама поехала назад. В избушке старушка живет; у старушки груди большие. Она спрашивает: «куда ты?», он говорит: «к солнцу иду попадать; нет ли подводы, не знаю, куда к солнцу идти». А она говорит: «будет первая избушка, там солнцева мать (пейв-иэн) живет». Старуха дала клубок мужику: «куда клуб идет, туда и ты иди». Клуб шел, шел, пришел к избушке. Избушка снаружи серебряная, внутри золотая. Клуб этот по дороге назад пошел. Он пришел в избу, там женщина не очень старая, ходит, красивая: волосы растрепаны, на правом боку голая, только как жар горит правый бок. Она спрашивает: «куда ты?..» Он отвечает: «к солнцу иду попадать». Она как схватит его за руку и говорит: «пойдем, посмотрим со мной, каково солнце». Она вела его, вела, пришла в темную комнату, нигде света нет; она ушла. Он там сидел, сидел, потом светло сделалось, солнце запекло, жарко так. Потом вдруг темно опять сделалось. Как темно сделалось, идет эта жонка, за руку мужика взяла и повела опять в свою избу. Привела в избу и спрашивает: «видел ли ты солнце?» Он отвечает: «я видел». Она ему свою грудь показывает: «видишь, я солнцева мать, какая у меня грудь горячая». Он пощупал — горячая, горячая. Она дала ему золота, серебра много. Потом он стал рассказывать: «кто эти женщины, которые мне давали поводы?» «Кто эта старушка, что мне дала клуб?» — «Это мне старшая дочь». — «Кто эта, которая мне лошадь дала?» — Это мне средняя дочь». — «Кто эта, которая мне палочку дала?» — «Это мне младшая дочь» — «За какие грехи, говорит, старик поставлен перевозить, ведь ему тяжело». Она говорит: «старик посажен за то, зачем он кормой на берег пристает: это грех непростительный». — «Еще, говорит, старик со старухой живут 3-й год, живут, ни есть, ни пить не могут: за какие грехи мучатся?» Она ему отвечает и говорит: «Не буде им прощения за то, что они у народа много денег украли: они век свой будут жить в этой избушке». Опять мужик спрашивает: «за какие грехи женщины из проруби воду черпают?» Она и отвечает: «за то, что они вином торговали и молоком, и водой наливали вино и молоко, им тоже прощенья не будет вовек» Потом он опять говорит: «за какие грехи кит засох через реку?» Она говорит: «за то, что кит порато (много) народа пожрал и карбасов и шняк — за то; если народ он весь найдет, который проглотил, то выйдет из того места».

25

Ст. русские лопари Н. Харузина, стр. 463