Нарушая приказы
Шрифт:
Предложение было дельное. Эстонец мысленно прикинул перспективы. Во-первых, познакомившись с великим ученым этого времени, Андрей мог бы подсказать тому несколько идей, до которых тот додумался, но сделал бы это чуточку позже. Во-вторых, пригласит Лейбница в Россию, раньше чем это сделает Петр. Ну, а если это не выгорит, глядишь, какого-нибудь толкового малого вместо себя посоветует. В-третьих, это эстонец знал точно, в Ганновере Петр уже давно присмотрел для царевича невесту – принцессу Брауншвейскую Софью-Христину. Кто знает, а вдруг между двумя голубками пробежит искра, ну, не электричества, на что бы надеялся
– Хорошо, – согласился граф Золотарев. – Берлин так Берлин. Главное чтобы ученый был там, в противном случае придется ехать в Ганновер.
Где именно в данный момент находился немецкий философ и математик Лейбниц, Андрей не знал. Хотелось, чтобы встреча состоялась в Берлине, но предчувствие говорило, что будущей столицей Германии вряд ли дело закончится и придется так и так ехать в Ганновер.
– Настоящее всегда чревато будущим, – неожиданно проговорил Лейбниц. Посмотрел на Андрея Золотарева и молвил, – а теперь, молодой человек, рассказывайте кто вы и откуда?
Начиналось все хорошо. Въехали в Берлин через одни из городских ворот. Эстонцу самолично удалось лицезреть как преобразовывалась в восемнадцатом веке будущая столица Рейха. Сейчас город насчитывавший более двухсот тысяч жителей, обносился новой крепостной стеной, внутри которой оказывается теперь уже пять поселений. Двигались по Унтер-ден-Линден, именно на ней и находилось новое здание Берлинской академии наук. Вскоре улице суждено будет на время превратиться в главный прогулочный бульвар города, но после постройки Бранденбургских ворот, она вновь станет ключевой артерией столицы. Да вот только это будет еще не скоро. Сейчас же центр города был южнее от Унтер-ден-Линден. Если остановиться и посмотреть в том направлении, то можно разглядеть церковь Святого Николая, самую старую в Берлине. Но в тот район путешественники не собирались, после встречи с великим немецким математиком и философом предполагалось покинуть город через одни из северных ворот. Здесь в районе Унтер-ден-Линден улочки узкие, дома старые и очень много таверн. В одной из них и остановились.
Оставив Шредера, Шипицына и денщика, Золотарев с царевичем направились в Академию наук. Язык до Киева доведет, а уж до нее тем более. Отыскали и Готфрида Лейбница. Разговаривать Андрею пришлось на немецком, и тут он понял насколько тот изменился в будущем.
– С кем имею честь беседовать? – Спросил старик.
Широкий лоб, большой нос, задумчивые слегка грустные глаза, на голове парик. Серый, словно сшитый из мышиных шкурок, кафтан. Короткие штаны такого же цвета и синее чулки. Туфли черные с золотыми (а может и позолоченными) пряжками. Под мышкой толстый фолиант.
– Поручик Михайлов, – представил царевича Андрей, – граф Золотарев. Из России.
– Любопытно, любопытно, – молвил Готфрид.
Оглядел с головы до ног сначала Золотарева, потом царевича. На секунду задумался и произнес:
– Может пройдем в мой кабинет? Там и поговорим.
То, что гости приехали к нему не просто так математик уже понял.
Прошли в кабинет. У окна письменный стол, заваленный различными бумагами. Тут же астролябии, глобусы. У стены диван, несколько кресел, а так же шкафы, заставленные книгами. Плюс ко всему доска исписанная мелом, на специальных треногах она стоит слева от стола. Лейбниц показал на кресла и предложил сесть. Сам же занял свое любимое кресло. Навел порядок на столе и только после этого произнес:
– Поручик Михайлов. Знакомая фамилия. Тот тоже Михайловым звался. Правда не поручиком был, а всего лишь бомбардиром. – Тут Готфрид задумался на секунду и сказал, – вы наверное его сын?
– Царевич Алексей Петрович, – молвил парнишка.
– Вот и гляжу не ошибся. А немецкому языку, позвольте полюбопытствовать вас наверно батенька обучил?
– Нет, граф Золотарев, – пояснил царевич.
– Так вы тоже ученый?
– Увы, нет. – ответил Андрей, – был торговцем, потом, – тут он замялся не зная говорить о своей первой работе при государе Петре или нет. Решил, что не стоит, – потом таможенником и лишь только затем предложил государю московскому сына его воспитывать.
– Владеете науками?
– В какой-то мере.
Андрей стал вспоминать, что в школе учил да в институте проходил. Слава богу, когда экономику изучал не только одного Адама Смита запомнил. Прокололся на малом, решил похвастаться что и обмолвился. Сначала сообщил, что читал «Новые опыты о человеческом разуме». Похвалился, что понравилось учение о прирожденной способности ума к познанию высших категории бытия и всеобщих и необходимых истин логики и математики.
– Эвон как, – произнес Лейбниц, – неужто моя книга и до Московии добралась(36).
Ладно бы это, так нет. Как говорится: «Остапа понесло».
– А вот с вашей «Теодицея» не согласен, – продолжил Андрей, – может наш мир и наилучший, но вряд ли он создан богом.
И тут Готфрид вспыхнул.
– Эвон как! – Воскликнул он. Сначала граф подумал, что вспышка произошла на религиозной почве, но уже через секунду все разъяснилось. – Вы не могли читать сей труд, – проговорил Лейбниц, – я еще только несколько глав написал(37).
Ученный встал из-за стола, подошел к окну. Минут пять, если не больше вглядывался в Берлинский пейзаж. Потом развернулся и спросил, кто такой граф и откуда. Андрей молчал. Лейбниц вернулся за стол, сел.
– Говорите граф. Я не скептик – поверю. Что мыслимо – то возможно, что возможно – то мыслимо.
Андрей покосился на царевича. Готфрид все понял и попросил мальчишку прогуляться по академии.
– Посмотрите, как у нас все устроено, Ваше высочество.
Когда Алексей ушел, и дверь в кабинет закрылась, Андрей поведал математику свою историю.
– Любопытно, – молвил философ, – очень любопытно. Вероятность существования будущего, как и то что существовало прошлое, я никогда не отрицал. Поэтому не удивлюсь тому, что иногда человек может перемещаться из одного времени в другое. С помощью ваших знаний я сейчас бы мог изменить математику, но вот только не хочу.
– Почему? – поинтересовался Андрей.
– Зачем ускорять время? Всему свой черед.
– Резонно, – согласился граф.
– Теперь вот скажи мне путешественник, – произнес Готфрид. – Раз уж ты попал в наше время, то скорее всего что-то изменил. Вот например царевич. – ученый взглянул на дверь, – вот если бы ты не стал его учителем, то что бы было?
– Сейчас бы он находился в Москве, в окружении людей консервативных. Стал бы, – граф задумался, поймет ли ученый термин или нет, решил, что если что растолкует, – маменькиным сынком.