Нарушая приказы
Шрифт:
В последнем суждено было убедится Андрею, когда разместившись, с заболевшим царевичем Алексеем, на одном из постоялых дворов, они ощутили тепло и заботу. Хозяйка в белом чепчике кружила, как пчелка вокруг больного паренька. Она сперва испугалась, когда больного мальчишку внесли в дом. Первая мысль проскочившая в ее голове была – чума, но Андрей разубедил даму, что это всего лишь простуда.
Ноябрь был дождливый и ужасно холодный, не удивительно, что царевич простудился. Граф Золотарев даже пожалел, что в свое время не предложил Петру отказаться от столь легкой и в какой-то степени неудобной европейской одежды. Мода модой, но не за счет же здоровья.
Увы, но сейчас уже предпринимать что-то было поздно. Алексей заболел и не дай бог если он умрет, то и им с Шредером в скором времени придется проследовать за парнишкой. Петр не простит гибели единственного, на данный момент наследника, тем паче, что тот стараниями эстонца стал – «продолжателем идей моих» (по крайней мере так звучала фраза из уст государя, когда тот напутствовал перед отъездом из Нарвы майора Шредера).
Дама тут же приказала мужу отнести парнишку на второй этаж. Выделила ему комнату с окнами выходившими на юг.
– Больному нужен солнечный свет и тепло, – проговорила она, в том что в соседней комнате, окнами выходившей на канал прохладно, вскоре лично удалось убедиться офицерам. – С больным должен находиться только один, – продолжала дама, оглядела присутствующих и ткнула рукой в Онегина, – ты.
Затем позвала одного из сыновей. Паренек на пару лет младше Алексея выслушал ее просьбу и убежал.
– Сейчас прибудет доктор Бурхааве, – пояснила она. Взглянула оценивающим взглядом на мужчин и добавила, – а вам, господа, следовало бы перекусить.
Прошли в просторную комнату, расположенную на первом этаже. Андрей остановился на пороге, огляделся и предложил товарищам сесть у окна. Те согласились.
Пока разглядывали пейзаж, все сидели молча. Шипицын крутил в руках вилку, Шредер барабанил пальцами по столешнице, а Андрей нервно сжимал белоснежную скатерть.
– Да не переживайте господа, – проговорила хозяйка, возникшая для них неожиданно у стола. – Доктор Герман Бурхааве лучший врач во всем Амстердаме. Это он с чумой долго провозится, а с простой простудой у него вообще проблем не будет.
Она поставила на стол миску с вареной картошкой, рядом тарелочку со слабосоленой селедкой. Именно таким кушаньем почти десять лет назад потчевали Петра Алексеевича. Тогда ему сие блюдо очень понравилось. Он даже попытался привить выращивание картофеля в России, но пока из этого у него ничего не выходило. Стоит также отметить, что кушанье принесенное заботливой хозяйкой – было основной едой простых голландцев. Не удивительно, что крестьян тут именовали не иначе как – «Едоки картофеля», а сам город Амстердам – «город на селедочных костях».
– Вкуснее, чем ганноверские голуби, – проговорил Шипицын, облизывая пальцы. – Жаль, что у нас в государстве нет такой вкусной еды.
– Дай срок, – произнес Андрей, – будет.
Вот только срок понятие растяжимое. Эстонец точно помнил, что картофель в России приживется еще не скоро. Вначале пойдут отравления, когда крестьяне вместо корнеплодов попробуют употреблять в пищу плоды.
Дверь скрипнула и в зал вошел мужчина средних лет, в черном плаще и с небольшой серой сумкой. Он снял остроконечную шляпу, такие носили только почитатели идеи Кальвина, поклонился и произнес:
– Позвольте представиться – Герман Бурхааве. Вам повезло господа, что лучший доктор Голландии находился в гостях у своего кузена. Ну, а теперь кто меня проводит до больного?
Андрей хотел было встать, но из-за спины эскулапа раздался голос хозяйки:
– Я дорогой доктор. Это сделаю я.
Доктор повернулся и посмотрел на нее.
– А, это ты, Карнелия. Ну, веди, веди к своему больному.
Как только он ушел, Христофор отложил ложку в сторону и посмотрев на приятелей проговорил:
– А вы знаете кто это?
Увидев недоумение на лицах товарищей пояснил:
– Самый известный на данный момент в Европе лекарь. Царь Петр с удовольствием хотел бы видеть его при своем дворе. Когда путешествовал он по Европе, да изучал науки на голландских верфях не раз приглашал его к себе. Русские его фамилию, как Бургав произносят.
Доктор Герман Бургав проследовал за хозяйкой постоялого двора. Именно здесь останавливались они с отцом, когда приезжали в Антверпен навестить родню. В первый раз Герман увидел Карнелию, когда ей было, как и ему одиннадцать лет. Молодая девочка не обратила на него тогда никакого внимания, и мальчишке пришлось продемонстрировать, чтобы произвести впечатления на нее, обширные знания латинского и греческого языка. Переборщил конечно. Девчонка все равно в его сторону не посмотрела. Именно в сыром климате Амстердама у него и образовалась язва на голени, появилась хромота и он уже не мог носиться за девчонками, как обычный мальчишка. Наверно так и промучился, если бы сам себя не исцелил, утерев тем самым нос всем этим эскулапам, что пытались его лечить на протяжении семи лет. В пятнадцать лет суждено было ему лишиться отца. Чтобы как-то выжить Герман отправился в Лейден, там он изучал историю, натурфилософию, логику и метафизику. Параллельно овладел еврейским и халдейскими языками, а все для того, чтобы читать Священное писание в оригинале. Когда выучился стал добывать скудные средства к жизни частными уроками.
Несмотря на желание отца священником Герман не стал. Нетерпимо относилось тогда духовенство ко всякому, сколько-нибудь самостоятельному мнению. Пришлось избрать медицину. Бурхав получил докторскую степень, а когда государь Московский схватился в схватке с королем Шведским, а европейские монархи стали делить между собой испанские владения, он сделался профессором медицины в Лейдене. И вот сейчас приехал, за столько лет проведать родственников. Хотел сначала остановиться у Карнелии, но увидев ее понял, что не сможет находиться под одной крышей. Сегодня собирался покинуть Антверпен, чтобы вернуться в родные пенаты, но тут сын его подружки прибежал к нему и попросил, чтобы тот пришел к ним. В таверне находился больной постоялец, и Карнелия опасалась за его здоровье.
Он склонился над кроватью царевича. Расстегнул камзол и обнажил грудь. Поставил термометр Амонтона и посмотрев на дремавшего в соседнем кресле товарища больного спросил:
– Сколько больному лет?
Паренек раскрыл глаза и удивленно посмотрел на доктора. Потом что-то пробормотал. Доктору показалось, что язык знаком ему. Громко крикнул, чтобы Карнелия пришла. Та явилась через минуту, остановилась в дверях вытирая перепачканные мукой руки.
– Я не знаю языка, на котором говорит слуга больного, – проговорил доктор обращаясь к ней. – Узнай, нет ли среди тех, кто принес его в таверну, человека говорящего на голландском.