Нарушенная клятва
Шрифт:
И потом — Кэти. Слава Богу, что Кэти будет с ней. Она сгладит разлуку и ощущение потери всех Дрю. Хорошо, что с ней рядом будет Кэти… И ее ребенок. Даже если он ослепнет, он вырастет в новой, свободной стране, где никто, никогда не крикнет ему вслед: «Ведьмино отродье!» Она покидает Англию без малейшего сожаления. Впрочем, нет: кое о чем она все-таки сожалеет. О том, что нельзя оставить здесь воспоминания о прощальном взгляде Стива Макграта. После того, как известие о ее предстоящем замужестве взбудоражило всю округу, они виделись только однажды, случайно встретившись на большой дороге. Они остановились и какое-то время молча смотрели
Короткий разговор начался без всякого вступления.
— Ты по-прежнему хочешь остаться в этом доме, Стив? — тихо спросила она, и он, секунду помедлив, ответил:
— Почему бы и нет? Что одно место, что другое — все равно.
Она кивнула и уже собиралась идти дальше, но он вдруг добавил:
— Несмотря на то, что я сейчас испытываю, Тилли, я все-таки желаю тебе счастья.
— Спасибо, Стив, спасибо, — пробормотала она в ответ. — Ты такой добрый…
Они уже были на улице. Мэтью помогал Бидди усесться в коляску — после секундной заминки, взглянув на нее, он подхватил женщину на руки и почти забросил туда. Следом уселся Люк. Джон взобрался на козлы рядом с Фредом Лейберном, а Мэтью, скомандовав: «Завтракать!» — сел рядом с Тилли.
Крепко взяв ее за руку, он посмотрел на сидящего напротив Люка:
— Сколько осталось до поезда?
Люк взглянул на часы:
— О, еще полтора часа. Времени сколько угодно.
За этими словами последовало молчание, которое нарушало лишь постукивание колес по булыжной мостовой. Да и за завтраком не наблюдалось особого веселья. Разве что Джон привносил какое-то оживление в застолье. Он единственный, кто разговаривал за столом, и заикание его было заметнее обычного.
Немногим более часа спустя все стояли на перроне вокзала. Поезд уже подали, из трубы паровоза с пыхтением вырывались пухлые клубы дыма, ручная кладь отъезжающих лежала на багажной полке. И вот наконец наступил момент расставания.
Тилли и Бидди обнялись, но не произнесли ни слова — по щекам обеих текли слезы, боль расставания не давала говорить. Потом Люк еще раз поцеловал Тилли — в щеку. Его лицо было сосредоточенно и задумчиво, а все, что он ей сказал — это:
— Будь добра к нему, Троттер.
За ним подошел Джон:
— У м…меня скоро появится ж…жена, Троттер, но у ме… у м…меня никогда не будет такого д…д…друга, как ты.
Он нежно коснулся пальцами ее щеки, затем, взяв ее за плечи, развернул туда, где стоял в ожидании Мэтью, а Мэтью молча подхватил ее на руки и подсадил на высокую ступеньку. Потом он повернулся к братьям.
Сначала он держал обоих за руки, но потом все трое вдруг разом сомкнулись, положив друг другу руки на плечи, и застыли так, глядя друг на друга: такие разные и в то же время такие похожие, и на лице у каждого застыла печаль.
Наконец Мэтью подошел к Бидди. Наклонившись, он поцеловал ее в морщинистую щеку и едва слышно проговорил:
— Присматривайте за домом и за всем, что в нем есть. Кто знает, может быть, в один прекрасный день мы вернемся…
Высунувшись из окна, путешественники махали до тех пор, пока изгиб рельсов и клубы паровозного дыма окончательно не скрыли из виду фигурки тех, кто стоял на платформе. И тут впервые они остались действительно одни.
Сидя рядом, сплетя пальцы, они смотрели друг на друга. Слова пришли позже, спустя какое-то время. Мягко высвободив свои руки из рук Тилли, Мэтью медленно вытащил из ее шляпы булавки. Он положил их вместе со шляпой на сиденье напротив, и, погрузив пальцы в волосы жены, заглянул в ее глаза. Взгляд его был мягок, а голос — нежен, когда он произнес:
— Ты прекрасна, миссис Сопвит, и ты моя. Наконец-то ты моя — вся, на всю жизнь.
Миссис Сопвит. Тилли Троттер больше не было. Она превратилась в Матильду Сопвит. И она была уверена, что Матильда Сопвит будет любима так, как никогда не была любима Тилли Троттер. И она была уверена, что Матильда Сопвит будет любить так, как никогда не любила Тилли Троттер. И она обвила руками шею своего мужа, единственное, что она смогла выговорить, было:
— О, Мэтью! Мэтью!..
Часть IV
Тилли Троттер замужем
Глава 1
Когда Мэтью помогал Тилли сойти по трапу на пристань Галвестона, она про себя горячо молилась, чтобы ей больше никогда в жизни не пришлось ступить на борт какого бы то ни было корабля.
Путешествие через Атлантику оказалось тяжелым, и Тилли не раз желала оказаться снова в Англии — где угодно, даже в деревне, только бы не посреди этого вздымающегося, опадающего, выворачивающего желудок наизнанку и изматывающего всю душу океана. И хотя то, что приступы морской болезни перестали ее мучить прежде, чем закончилась первая неделя плавания, ненамного облегчило положение. Каюта по-прежнему была тесной и душной, а Кэти практически пролежала пластом и всю первую, и последующие две недели. А уж ребенку так досталось, что у нее были все основания опасаться потерять его.
Это путешествие стало для Тилли хорошей наукой. Она поняла, что даже самая необыкновенная любовь и самая глубокая страсть могут спасовать перед физической слабостью тела. Постоянные позывы на рвоту, усилия воли, которыми она заставляла себя вставать, чтобы позаботиться о Кэти, и состояние ребенка не раз заставляли ее задавать себе вопрос: «Зачем я совершила такую безумную вещь?» Выйти замуж за человека на шесть лет моложе себя и последовать за ним на край света — это было бы достаточно сложным испытанием и для молодой девушки с авантюрным характером. Но она-то уже не была юной девушкой — ей было тридцать два, на руках у нее был ребенок-инвалид, а на плечах лежала, пожалуй, не меньшая ответственность за Кэти. С самого момента вступления на борт корабля из бойкой и расторопной девушки, какой она была на твердой земле, Кэти превратилась в комок нервов. И это еще до того, как судно вышло в море.
От того, что Мэтью не мучился морской болезнью, а, наоборот, даже наслаждался каждой минутой путешествия, Тилли не становилось легче. Ей не становилось легче и оттого, что он старался делать все возможное, чтобы облегчить ее страдания. Сама его искренняя забота стала для нее источником дополнительного раздражения.
Но наконец все было позади. Они стояли на твердой земле среди множества улыбающихся лиц: черных, коричневых, белых, причем последние в большинстве своем были украшены бородами. Люди вокруг разговаривали, смеялись, пожимали друг другу руки. Всех вновь прибывших кто-то встречал — одних только Сопвитов, оказалось, не встречал никто.