Нарушенная клятва
Шрифт:
— Да, вполне возможно, что и так. Это Четвертый — явление весьма своеобразное, порожденное добрым отношением. Он домашний раб Луизы, и она допустила большую ошибку, научив его читать.
— Неужели ты считаешь ошибкой то, что человеческое существо умеет читать и понимать написанное?
— Ну, ну-ну! Не забирайся на своего старого конька, Тилли Троттер, — он ущипнул ее за кончик носа. — В данном случае Луиза допустила ошибку. Все остальные негры живут так, как живут, а этот приобрел малую толику знаний и вот теперь совсем отбился от рук. Да и его самого это лишило возможности делать то, что он любит
— Почему?
— Видишь ли… О Господи, это такая запутанная история! И все из-за Луизы. Возьмись она за ум, вернись в дом и веди себя как подобает дочери, дядя отдал бы ей землю — всю землю, какой владеет, а это, ни много, ни мало, несколько сот квадратных миль. Я уже не говорю о банке, заводе и так далее, и так далее… Но, поскольку она не желает вести себя как положено, дядя в полном соответствии со своим характером, вымещает свою злость на всех, к кому она благоволит. Вот поэтому Четвертому приходится не сладко. Хотя странная вещь — решение этой проблемы находится в собственных руках этого бедолаги. Он мог бы попросить, чтобы его перевели на конюшню или на какую-нибудь другую работу. И если он ушел бы из псарни от Луизы, дядя, конечно, дал бы ему возможность время от времени садиться в седло. Видишь, какая ситуация. Это орел или решка: либо читать, либо ездить верхом.
— Или дело еще и в его преданности Луизе?
— Да, может быть и так. В общем, ничего хорошего. Я не могу повлиять на дядю. Я уже пробовал. И дам тебе совет, дорогая, даже и не пытаться делать это. Но знаешь, — Мэтью вскинул голову, — после всего того, что я только что сказал тебе, могу добавить еще одно: если бы ты сумела вернуть Луизу в дом, дядя осыпал бы тебя драгоценностями. Я уверен.
— Я никогда не увлекалась драгоценностями. — И тут же, сменив тему разговора, Тилли спросила: — А те домики за оградой… кто живет в них?
— Диего с женой, Большой Марией. У них есть сын, Ки. И Эмилио тоже живет там. У него двое — мальчик и девочка. Жена умерла года три назад. Ее тоже звали Мария, поэтому мы и называли их так: Большая Мария и Маленькая Мария.
— Эти дома выглядят довольно прилично. И они достаточно большие для всего двух семей.
— На самом деле там четыре домика. Они строили их сами. А два пустуют.
— Мы идем смотреть их?
— Нет, не сейчас. Сейчас, пожалуй, пора идти обедать. И, дорогая, — Мэтью придержал ее за руку, заставляя остановиться, — когда дядя начнет задавать тебе вопросы, а их будет море, надеюсь, ты ни на миг не забудешь, что ты — вдова английского джентльмена по фамилии Троттер?
— Я-то не забуду, — спокойно ответила она, — но так ли уж будет ужасно, если он докопается до правды?
Мэтью посмотрел себе под ноги, на твердую высохшую землю, и носком сапога отфутболил камешек.
— Я бы очень хотел, чтобы он до нее не докопался. — И, подняв глаза на Тилли, тихо добавил: — Мы с тобой начинаем новую жизнь, и не нужно, чтобы что-то мешало этому. Я хочу, чтобы ничто и никто не становилось между нами. А если кто-нибудь осмелится… — На его губах появилась кривая усмешка, он за руку притянул Тилли к себе и, когда их лица оказались совсем рядом, закончил: — Помнишь, что я сделал с Люком много лет назад, когда он осмелился сказать, что женится на тебе?
— Помню, — ответила она. — А это «кто-нибудь» относится к твоему дяде?
— К дяде?! Не говори глупостей, дорогая. Дядя — самый надежный человек, я ему доверяю как себе.
— Но представь себе, что он попытается.
— Ну-ну, Матильда, перестань. Такой проблемы никогда не возникнет. И мне очень неприятно, что ты говоришь такие вещи, еще не успев отряхнуть с ботинок дорожную пыль. Что это на тебя нашло, в самом деле?
Они остановились, молча глядя друг другу в глаза. Потом Тилли сказала:
— Можешь назвать это интуицией.
Мэтью собирался было что-то ответить, но тут вдруг раздалось громкое ржание, и вся масса лошадей в коррале зашевелилась. Животные нетерпеливо переступали на месте, некоторые били копытами. В тот же момент наверху лестницы появился Альваро Пор-тез с ружьем в руке. Он не заговорил с Мэтью и Тилли, даже не взглянул на них: его сощуренные глаза были устремлены туда, где у самой линии горизонта, справа, виднелось легкое облачко пыли. Постояв так с минуту, он поставил ружье, прислонив его к столбу веранды, и, улыбаясь, спустился по лестнице. Но Тилли не ответила не его улыбку: она смотрела на Мэтью широко раскрытыми глазами, в которых стоял вопрос.
Глава 3
Дни складывались в недели, недели — в месяцы, и дело уже шло к Рождеству; а потом прошло и оно — странное Рождество, напоминавшее то, привычное, домашнее только тем, что ночи были холодными. Тилли удивлялась, насколько холодно становилось здесь после дневной жары, да и сам холод был каким-то иным, не таким, как на севере Англии. Тамошние зимы были суровы, и она всегда думала, что если человек вынесет их, значит, он способен вынести все. Но в Америке было еще холодней, особенно, когда задувал северный ветер, и ночная стужа пробирала до костей.
Тем не менее, дни проходили довольно приятно, и время не тяготило Тилли. Правда, если только Мэтью не уезжал куда-нибудь с другими мужчинами. А вот когда приходилось перегонять свежий табун лошадей, и он отсутствовал три-четыре дня, чем бы Тилли ни занимала себя, часы тянулись, как резиновые.
Много сил и времени теперь требовал Вилли. Твердо стоя на ногах, он бегал по всей усадьбе, и Тилли с Кэти старались не выпускать его из виду. Была еще одна проблема: не давать ему попадаться под ноги дяде. Видя только одним глазом, мальчик постоянно натыкался на разные вещи, а наткнувшись на ногу, вполне мог крепко обхватить ее руками; дядя же явно не слишком-то любил детей.
Первой и главной любовью его жизни, насколько могла судить Тилли, являлись лошади. Второй, как ни неприятно ей было это признавать — Мэтью. Как только он переступал порог дома, старый джентльмен немедленно требовал его внимания и это начинало раздражать Тилли.
Альваро Портез казался Тилли очень старым, хотя ему было, скорее всего, лишь немногим более шестидесяти.
Она с сожалением признавалась самой себе, что не в состоянии проникнуться к нему теплыми чувствами. Но от открытых проявлений своей антипатии воздерживалась, понимая, что это заденет и обидит Мэтью. Будь дядя другим человеком, думала Тилли, она бы просто наслаждалась каждой минутой пребывания в этой чужой, дикой, прекрасной стране.