Нарушенное обещание
Шрифт:
Мое сердце замирает в груди. Знает ли он? Я не была “хорошей девочкой” во многих отношениях, я не прочитала ни слова из того, что оставили для меня на iPad, я напилась в стельку, я… Я не могу даже думать о том, что я делала в кинозале, иначе я покраснею, и тогда Лука наверняка узнает, что я сделала что-то, чего не должна была. А почему я не должна была? Я вызывающе думаю. В конце концов, это мое тело. Но я чувствую вину не за то, что я сделала, а за то, о чем я думала, когда делал это, вернее, о ком думала.
Он делает шаг ко мне, и то, как он двигается, заставляет меня думать о крадущейся пантере, о чем-то, преследующем меня в полумраке комнаты.
— Как же твои уроки? Ты прочитала то, что прислала Кармен?
— Я…
— Как зовут младшего босса Майами?
— Я…
— Лео Эспозито. — Лука останавливается, все еще в нескольких дюймах от меня. — А как насчет его жены?
— Я…
— Бьянка Эспозито. У них трое детей. — Он повторяет это по памяти, его зеленые глаза устремлены на меня. Я вижу в них что-то, не желание, не совсем гнев. Что-то еще, какие-то беспокойные эмоции. — А что насчет младшего босса Филадельфии?
— Лука…
— Анджело Россо. Он молод и не женат. — Лука делает еще два шага ко мне, и я вижу, как напрягаются мышцы на его челюсти. — Ты хотя бы смотрела документы, София?
— Я… нет, — признаюсь я, и у меня пересыхает во рту от выражения его лица. — Я этого не делала.
— А почему нет? — Есть это обманчивое спокойствие, как будто ему действительно все равно. Но я знаю, что ему не все равно. Я знаю, что надвигается буря, я просто не знаю, когда она разразится. Мне нечего сказать. Я не хотела, и это единственный честный ответ, который я могу дать. Но я знаю, что это худшее, что я могу сказать Луке.
— Я не знала пароля.
— Он был оставлен для тебя в записке, прикрепленной к iPad. Мне сказала Кармен.
— Должно быть, он отвалился.
Лука делает еще один шаг, сокращая расстояние между нами, и мой пульс нервно трепещет в горле. Я могла бы дать задний ход, я должна дать задний ход, но, кажется, не могу заставить свои ноги двигаться. Я чувствую себя так, словно застыла на месте.
— Это первая ложь за сегодняшний вечер. — Он поднимает палец. — Ты не читала. Так что же ты делала, пока меня не было?
— Я… я пошла к бассейну…
— И что ты делала, пока была там, наверху?
— Позагорала, немного поплавала… — Я пытаюсь сглотнуть, но в горле пересохло. Лука кажется напряженным, беспокойным, и я знаю, что его беспокоит нечто большее, чем просто плохое поведение, о котором он узнал от меня. Однако мои мятежи, возможно, как раз и подталкивают его к краю.
От одной мысли об этом у меня по спине пробегает дрожь, а по коже до кончиков пальцев пробегает покалывание. К моему ужасу, я чувствую, как это новое знакомое ощущение скручивается в животе, спускается к паху, и я не понимаю этого. Это заводит меня, эта игра, в которую мы, кажется, играем каждый раз, когда мы вместе, эта смесь страха, опасений и похоти, которую он, кажется, пробуждает во мне.
В кого он меня превращает?
— Так ты не напилась на крыше? Ты не продолжала пить, пока не легла спать?
— Я… я на самом деле не пью…
— За исключением тех случаев, когда ты остаешься одна в пентхаусе с неограниченным количеством алкоголя, по-видимому. — Лука делает шаг назад. — Это две лжи. — Он смотрит на меня сверху вниз, выражение его лица бесстрастно, и часть тепла между нами рассеивается, когда он отступает. — Иди наверх, София.
— Но… — Я смотрю на него в замешательстве. — Куда ты хочешь, чтобы я пошла?
— Ты точно знаешь, куда я хочу, чтобы ты пошла. — Теперь его голос звучит почти сердито. — Не ссорься со мной, София, или, клянусь всем святым, ты пожалеешь об этом. Иди наверх.
Я не знаю, какое безумное желание побуждает меня сделать это, должно быть, у меня есть желание умереть, или я тайный мазохист. Это единственное объяснение, почему я, глядя на каменное лицо и холодный взгляд Луки, скрестила руки на груди и смотрела на него с упрямо поднятым подбородком, когда возражала:
— Я не хочу подниматься в твою комнату.
— София. — В голосе Луки звучит резкость, от которой у меня по спине пробегают мурашки. — Ты можешь подняться сама, а я присоединюсь к тебе через минуту, или я могу нести тебя, и я обещаю, что тебе не понравится настроение, в котором я нахожусь, или то, что произойдет дальше, если ты выберешь этот путь. Тебе может не понравиться это в любом случае. Но это твой выбор.
Меня так и подмывает продолжать бросать ему вызов. Но мой затуманенный разум проясняется ровно настолько, чтобы вспомнить, что было сегодня, что он, вероятно, пережил сегодня, насколько он, должно быть, измотан, и я чувствую крошечный проблеск сочувствия к нему, даже несмотря на все мое разочарование, гнев и страх. Этого достаточно, чтобы заставить меня уступить.
— Хорошо. — Огрызаюсь я. — Я поднимусь.
— Мудрый выбор. — Лука отворачивается от меня, направляясь к бару. — Надень что-нибудь поприличнее. Может быть, одну из тех маленьких ночных рубашек из твоего шкафа.
Мой желудок снова сжимается.
— Ты сказал, что не хочешь заниматься со мной сексом.
— Я ничего об этом не говорил. — Раздается звон льда в стакане. — Иди наверх, София. Мне нужно немного побыть одному.
Что-то в его голосе подсказывает мне не настаивать на этом дальше. Я разворачиваюсь на каблуках, убегая к лестнице и мгновенной безопасности его спальни. Но это ненадолго будет безопасно. Я не перенесла нижнее белье из своего шкафа в комнату Луки, с чего бы мне это делать? Он сделал вид, что не хочет иметь со мной ничего общего в сексуальном плане, и я не хочу его, я не хочу, действительно не хочу, так что нет причин. Я планировала надевать в постель самые непривлекательные вещи, какие только возможно, до тех пор, пока мне придется делить ее с ним: самые большие футболки, которые я смогу найти, самые безвкусные бабушкины трусики, какие только смогу найти. К сожалению, на самом деле у меня нет ничего подобного. Моей обычной ночной одеждой в моей старой квартире была майка и мои обычные хлопчатобумажные шорты для мальчиков или футболка немного большего размера. Ничего такого, что кричало бы о сексуальности. На самом деле, я рискну предположить, что многие мужчины, вероятно, сочли бы то, что я обычно надеваю в постель, милым, если не эротичным.
Но я не хочу, чтобы Лука думал, что я симпатичная. Или сексуальная. Я хочу… Я не знаю, чего я хочу. Я все еще обдумываю это, когда дверь спальни открывается, и он входит с недопитым стаканом виски в руке.
— Ты ослушалась меня, — холодно говорит он, его взгляд скользит по моему все еще одетому телу.
— Я думала, это было предложение, — вызывающе парирую я. — Ты сказал надеть что-нибудь красивое. Так получилось, что я думаю, что это красиво.
В глазах Луки появляется предупреждающий блеск, когда он оценивающе смотрит на меня, допивая остатки виски. Не говоря больше ни слова, он крадется ко мне, останавливаясь на расстоянии вытянутой руки, когда он смотрит вниз.