Нас повенчали снежинки
Шрифт:
– Поздравляю вас с Новым годом! Всего вам самого доброго, пусть в вашей жизни случится чудо!
Маша задумалась, – с какой стати она на него напала? Невежливо как-то. И потом все-таки праздник, а человек один в чужой стране, в чужом городе… это неправильно.
– Эй, подождите, – она вздохнула, – у меня есть немного времени. Давайте я покажу вам центр города. Где мы встретимся?
Незнакомец смущенно признался, что в Москве пока успел узнать только Красную площадь.
– Хорошо. Встретимся на Красной площади. Под часами.
По дороге, Маша успела порядком промокнуть под снегом, который валил как бешеный. Признаться, она успела пожалеть о том, что согласилась на это свидание: «Что на меня нашло?! Авантюра какая-то!», и отругала себя: «Вот Олег узнает, небось устроит сцену ревности, и объясняй потом, что ничего не было!» Но поскольку отменить встречу было уже невозможно, Маша попыталась зафиксироваться на жалости – человек в незнакомой стране, одинокий, растерянный!
Однако при встрече выяснилось, что «телефонный незнакомец» жалости не вызывает и на бедолагу не похож. Рядом с голубыми кремлевскими елками, припорошенными снегом, стоял парень лет двадцати пяти (тоже изрядно припорошенный снегом): симпатичный, высокий, с открытым взглядом больших серо-голубых глаз и обаятельной улыбкой, которая сразу полетела Маше навстречу.
– Здрасте! – буркнула Маша, слегка недовольная тем, что он не оправдал ее сердобольных ожиданий.
– Спасибо, что пришли! – снова от души широко, как умеют только иностранцы, улыбнулся незнакомец (у наших-то улыбка всегда какая-то натянутая, неестественная, словно к ушам криво пришили, а у иностранцев – будто они родились с этой улыбкой и с нею же помрут, оптимистично заверяя мир, что все «о’кей»).
– А я вас представлял совершенно другой! – с ходу сообщил молодой человек.
Маша изрядно озадачилась:
– Спасибо, конечно, за откровенность. А что со мной не так?
Он махнул рукой:
– Все так. Вы красивая. Но по голосу я представлял вас иначе. А хотя у вас сейчас и голос другой…
Маша подумала, не обидеться ли ей – вот нахал какой! – потом смилостивилась:
– Конечно! С утра я каркаю как ворона, а к полудню распеваюсь, и мой голос становится нежен. Кстати, как вас зовут? Андрей? Ну, идемте, что ли, Андрей, а то вас уже снегом замело по самые уши!
Они покружили по площади, вышли к набережной.
«А для иностранца он, между прочим, отлично чирикает по-русски!» – Маша взглянула на парня строго, – уж не заливал ли он на счет заграницы?! Она спросила, откуда он приехал. Оказалось, из Чехии. Маша благосклонно кивнула – нормально, Чехия – это очень дружественная заграница, можно даже сказать, весьма условная заграница, потому как страна бывшего соцлагеря, братья-славяне!
– Я живу в Праге! – добавил Андрей.
Маша почему-то обрадовалась:
– В Праге? Очень хорошо!
– Вы бывали в Праге? – просиял Андрей.
– Нет, но «Прага» – мой любимый торт! – хихикнула Маша.
Из разговора выяснилось, что мать Андрея – русская, отец – чех. Андрей пояснил, что чувствует себя русским.
– Эта моя «русская половина» с годами все больше увеличивается, разрастается, и претендует на целое!
– Он рассказал, что заканчивает медицинский университет, планирует учиться дальше («чтобы стать настоящим хирургом, нужно много учиться!»), а по вечерам работает в госпитале.
Маша сочувственно взглянула на Андрея, узрев в своем спутнике родственную душу – она сама была законченным трудоголиком, этакой пчелкой, привыкшей работать на износ.
Пока шли вдоль набережной, Андрей засыпал Машу вопросами о русской культуре, в любви к которой он признался, озвучив традиционный интеллигентский набор: Толстой, Достоевский, Чехов, Рахманинов. В итоге ее новый знакомый произвел на Машу впечатление серьезного человека, поэтому, когда он вдруг выпалил: «А где здесь ГУМ?», она опешила: «Ну, здрасте! Пошопиться решил, товарищ?» – и махнула рукой в сторону площади.
Андрей улыбнулся:
– А пойдем есть мороженое? Говорят, там потрясающе вкусное эскимо!
– Ты это серьезно?!
В его серо-голубых глазах мелькнуло что-то ребячливое:
– Ага! Я, признаться, очень люблю мороженое.
И она повела Андрея есть мороженое.
Примостились возле знаменитого фонтана. Увидев увесистый брусок эскимо в серебряной обертке и то, с каким аппетитом Андрей его поглощает, Маша не удержалась и тоже изъявила желание приобщиться к простым человеческим радостям.
– Хорошо! – она лизнула шоколад. – Представляешь, сто лет не ела эскимо!
И вот странно – от этой прохладной сладости у нее стало неудержимо теплеть на душе, и накатила вдруг радость, как в детстве: словно бы она идет по летнему парку в легком платье и сандалиях, с восхитительно холодным пломбиром в руках, а впереди целое лето каникул; и от того, что все эти прекрасные вещи сошлись – лето, каникулы, мороженое, – на нее накатывают волны сокрушительного и безоговорочного счастья.
А к мороженому самое то – кофе! И они отправились пить кофе.
Когда в кафе Маша сняла свое объемное черное пальто, Андрей ахнул.
– Что опять такое? – смутилась Маша.
– Оказывается, на самом деле ты очень хрупкая! – сказал Андрей. – А в пальто казалась такой большой!
Маша покраснела – это пальто будущий дизайнер придумала и сшила сама. По хитрому дизайнерскому замыслу оно было весьма внушительным. Подруга Инна даже иронизировала, что это не пальто, а палатка, или танк, или дом. Танк не танк (вечно Инка передергивает), но Машин сорок четвертый размер пальто действительно изрядно преувеличивало.
Андрей с интересом рассмотрел пестрый Машин свитер, связанный ею собственноручно, ее самодельную оранжевую сумку с кошками, бисерные фенечки. Маша рассказала ему, что сама придумывает себе одежду и украшения и что хочет быть модельером.
– Здорово! – кивнул Андрей. – Ты очень яркая! Не сомневаюсь, что я пью кофе с будущим известным дизайнером!
В ГУМе Андрей постоянно порывался забежать в какой-нибудь отдел, чтобы купить Маше подарок.
– Ну, Новый год ведь! Пожалуйста, я хочу подарить тебе что-нибудь на память!