Нас позвали высокие широты
Шрифт:
Среди наших коллег–гляциологов, большинство которых получило свой опыт в горах Кавказа или Средней Азии, вариант с выбором шлюпки вызвал, мягко говоря, неоднозначное отношение, многие пожимали плечами, считая, что романтик Дик опять чудит.
Только нам было не до шуток и не до романтики. Что верно, то верно: наш морской опыт минимален, несмотря на то что нашими консультантами и экспертами выступали такие профессионалы, имена которых помнит лишь старшее поколение моряков: капитаны дальнего плавания Иван Александрович Ман (он первым привел наши корабли к берегам Антарктиды) и Александр Павлович Бочек (пер–вым водивший караваны к устью Колымы по Северному морскому пути).
Наш выбор выпал на обычную шлюпку–шестерку с мотором ЛММ-6. К сожалению, это суденышко невозможно вытащить на берег усилиями двух человек, но карта подсказала достаточно закрытых стоянок в устьях небольших речек, бухточек и лагун, куда, как оказалось, шлюпка могла буквально протиснуться, чтобы укрыться от волнения. Осадка и габариты нашего суденышка (заимствовавшего свое название у яхты незабвенного покорителя морей и океанов Христофора Бонифатьевича Врунгеля) вполне позволяли это сделать. Правда, название судна повергло в состояние тревоги моих знакомых моряков: еще бы, «Беда»! Пришлось им объяснить, что это самое удачное имя, которое позволило нашей предшественнице счастливо избежать всех бед и несчастий, что предстоит и нам, хотя последнее утверждение еще предстояло доказать. Характер погоды и волнения алы уже представляли, а знакомые моряки вооружили нас лоцией, таблицами приливов–отливов. Благодаря любезности доктора Гьелсвика алы были снабжены также неплохими морскими норвежскими картами.
Вторая проблема — моторы, дело для нас новое. Среди обитателей Баренцбурга нашелся умелец Алексей Лахмин, который стал нашим инструктором в этом деле, причем высокого класса, как показали дальнейшие события. Для подстраховки мы обзавелись двумя моторами — один в плавании крепился на транцевой корме в рабочем положении, а второй, заправленный по пробку и готовый заработать по мере необходимости в любой момент, оставался принайтовленным к банке (шлюпочной скамье). Что касается проблемы оценки состояния моря и подходов к берегу, у меня был определенный опыт, полученный еще на Новой Земле. Я не относил себя к тем, чьи суждения о погоде основываются на телепрограмме «Время», хотя и считал недостаточным только местные признаки, полагаясь также на имевшиеся у нас приборы, в первую очередь барометр–анероид и некоторые другие. Само собой, на шлюпке была рация. Наши шлюпочные приготовления проходили при самом внимательном отношении экипажа «Тайфуна» и его старпома Юрия Просвирнина. То, что на шлюпке можно работать у побережья, доказано не нами. Думаю, что наша реальная заслуга состоит в том, что мы первыми из гляциологов задействовали плавсредство на пользу нашей науке. Кажется, этот опыт до настоящего времени так и остался непревзойденным. Когда наша шлюпка приняла центнер продовольствия и до двадцати канистр с горючим и маслом, мы были готовы претворить свои смелые планы в реальность, хотя в душе верили в их осуществимость, скажем, на 98 из 100 % возможных.
Северный морской маршрут начался 6 июля, после достаточно продолжительного выжидания приличной погоды. Чтобы не показаться нашим многочисленным друзьям и болельщикам нерешительными, по первому более или менее благоприятному прогнозу с метеостанции Баренц- бурга мы оторвались от причала и тронулись в свое первое плавание, вспоминая частушку студенческих лет:
Как возьму ромашку в руки, Пострадают многие. В мире нет страшней науки Метеорологии…Нас не смущало даже то, что первый же важный ориентир на нашем пути был мыс Доумен, что в переводе означало мертвеца или даже покойника, кому как нравится! Еще не покинув вод Грен–фьорда, обнаружили, что облачность стала садиться на окрестные вершины, в Ис–фьорде откуда–то с востока потянул ветерок бейдевинд, почти попутный, и вскоре мы получили волну с первыми барашками, заставившими нас насторожиться, тем более что ближайший берег не обещал надежного укрытия. Приспособившись кое–как к волне, мы посчитали, что уйдем от нее, повернув за мыс со столь жизнерадостным названием. Однако тут же нарвались на ветер, который на суше у полевиков называется мордотык, а в море — мордувинд, наименования неблагозвучные, но весьма конкретные по смыслу. В общем, в проливе Форланнсуннет нам не повезло, поскольку спускавшаяся облачность выключала береговые ориентиры один за другим. Поскольку обязанности рулевого и одновременно штурмана пришлось выполнять мне, не могу сказать, что я чувствовал себя уверенно, тем более что при таком волнении я не мог пользоваться картой. Спасала хорошая проработка предстоящего маршрута, позволявшая опознавать береговые ориентиры и без карты. Но что делать, если они словно растворялись в мрачном сером туманном месиве, напоминающем клейстер?.. Вскоре справа остался только обрывистый берег с частоколом скал, сверху прикрытый туманным покрывалом. Позже под ним обозначилось нечто светлое, что я посчитал за один из крупных ледников, находившихся в этом месте, но какой именно? Наиболее важным навигационным ориентиром был ледник Эйдем, за которым находилась хорошо укрытая от волнения бухта Фармхамна, в которой мы надеялись отстояться. На какой–то момент я подвернул ближе к берегу, но тут же уперся в такое беснование волн посреди скал, что тут же вернулся на преж–нии курс, поскольку за Эидем я, очевидно, принял соседний Венерн. Вовремя унесли ноги…
Ни укрыться, ни выпрыгнуть, ни убежать, только искать по курсу спасительную бухту. Наконец — коническая скала, входной ориентир, гладкая поверхность воды словно в деревенском пруду, и сама бухта начинает разворачиваться виток за витком, словно раковина улитки. Выключаю мотор, и сразу слышу рев прибоя на внешнем берегу, но этим нас уже не напугаешь. Пропитанная водой отяжелевшая роба, свинцовая тяжесть в теле, с трудом хватает сил, чтобы поставить палатку и развернуть спальные мешки, а потом провалиться в тяжелое забытье. На то и шторм, чтобы отоспаться с запасом. И, разумеется, использовать нашу вынужденную стоянку на попутный поиск.
Перед выходом в этот маршрут один мой знакомый передал мне перечень поморских стоянок, составленный со слов старейшего и наиболее известного на архипелаге норвежского охотника Хильмара Нойса. Была в этом и перечне и Фарм- хамна. Спустя час я обнаружил сохранившиеся нижние венцы из порядком прогнивших круглых бревен с присутствием красного кирпича, очевидные признаки былой русской постройки Сверх того — глиняные черепки, кусок деревянной ложки, и даже… остатки веника. Кто здесь жил и как долго? Ни намека на присутствие не то что документов, а просто их признаков… Возвращаясь в лагерь, наблюдаю с окрестных скал, как в нашу бухту вплывает тюлень–разведчик кто, мол, такие и зачем? Плывет по–морскому, брассом.
Безысходный серый мрак, изматывающий ветер, промозглая сырость и моросящий дождь в сопровождении непрекращающегося рева прибоя с внешнего берега продолжались четверо суток. Это не помешало Троицкому обследовать морены Эйдема. На четвертые сутки, проснувшись, мы не услышали рева взбесившеюся моря и решили продолжить плавание. Воздух пронизан синей дымкой, настроение одновременно радостное и тревожное, деловито постукивает мотор, редкие пологие волны чуть подернуты сеткой ряби. «Плывем, все бросив за кормой, все дальше бури злобный вой…» Форланнсуннета не узнать, и не верится, что всего несколько суток назад он обращался с нами, словно с мокрыми котятами. Какими прекрасными пейзажами одарила нас на переходе Земля Принца Карла: юры в броне ледников прямо из моря упираются в зенит! Короткие высадки на восточном берегу пролива, чтобы привязать фронты ледников Даля и Оватсмарк. Фронты протяженные, на шлюпке лучше держаться от них подальше: кто знает, когда с них обрушится очередной айсберг, чтобы поднять опасную волну… Между тем как потеряли здесь больше восьми часов, опоздав к шлюпке, оказавшейся на осушке в отлив, учесть на будущее. Поблизости несколько приличных горных ледников, привязка концов которых вместе с положением границ питания может пригодится на будущее при возвращении, но сейчас мы должны спешить.
Наверстывая упущенное, мы снова устремились вперед и уже 12 июля были в английской бухте с ледником Камфортлесс, конец которою также привязали к карте 1936 года. На этом переходе встретили незначительный сулой (необычное волнение, возникающее при взаимодействии разных течений) у Стрелки Сарса, отмеченный нами еще в прошлом году на «Сигналхорне». В нашем случае явление не столько опасное, сколько интересное, причем этот опыт вскоре пригодился в более сложной ситуации. Ню–Олесунн совсем рядом за горным хребтом, на полуострове Брёггер. Четкая связь по рации с Баренцбургом, и голос начальника в эфире преисполнен отеческого достоинства. Сообщает, что намерен вместе с Михалевым прибыть в Ню–Олесунн на «Тайфуне», и в этом случае нас ожидает там совместная работа.
Наша экскурсия к леднику Камфортлесс прошла без приключений, однако с возвращением снова испортилась погода, но несерьезно. Снова садятся облака, ветер из попутного превращается в мордотык. Опасения после фармхамской трепки на этот раз в развитии погоды не оправдались, и мы благополучно достигли французской базы, где в одиночестве пребывал наш коллега Анри Жофрэ, с которым мы познакомились в прошлом году, которого сопровождал ассистент Тони Руж. Вот и все народонаселение французской базы. Однако к вечеру участники французской экспедиции начали подтягиваться, причем мы обнаружили, что в полночь наступает 14 июля, День взятия Бастилии, о чем французы не забыли. В результате вечером мы оказались свидетелями и участниками празднества, достаточно многолюдного, потому что здесь собрались французы не только из полевых отрядов, но и с телеметрической станции ЕСРО (организация Европейской космической программы) в Ню–Олесунне, и скучать никому не пришлось.