Нас просто не было (книга вторая)
Шрифт:
Значит, Зорин решил сначала с отцом переговорить. Был уверен, что я опять врать начну, выкручиваться?
– Я тебе когда сказал поговорить с Артемом? В январе! Кристина! В январе, сейчас конец марта! Чем ты занималась два месяца? Тешила себя надеждами, что все само исправится, что все твои косяки сами рассосутся?
– Я просто испугалась, – шепчу чуть слышно, – хотела поговорить, но боялась его потерять.
– Молодец! Что я еще могу сказать?! Просто молодец! Боялась она. Х*рню творить не боялась, а тут струсила, голову в задницу засунула, – он порывисто встал и подошел к окну.
С трудом сглатываю горечь во рту.
– Ладно, сама дура, а парень-то в чем виноват? В том, что идиотку такую полюбил? Без сердца, без мозгов? На нем лица не было, когда приходил.
Больно. Бьет по незащищенным местам. Не жалеет.
– Хотя, он – красавец. Держал себя в руках, несмотря на то, что крутило. Сильный.
Зачем он мне это говорит? Зачем? Добивает, заново вспарывая раны, покрытые кровавой коркой. Это такой педагогический ход? Типа, встряхни непутевую дочь?
– Он домой-то пришел? Или все, решил, что с него хватит твоей божественной персоны?
– Пришел, – чуть слышно, потому что воспоминания нахлынули заново. Этот наш фатальный разговор, прощание, его отстраненность. Такой холодный, чужой, с мрачной решимостью в глазах.
– Ну и как? Поговорили? – отец злится, не отступает, вынуждая снова погружаться в этот кошмар.
– Поговорили, – главное не разреветься прямо здесь, на глазах у сурового родителя. Его всегда слезы раздражали, и вместо сочувствия в такие моменты от него прилетало колкое замечание.
– Итог?
– Он подал на развод, – чуть ли не стону.
– Молодец парень, – всплеснул руками, – Уважаю. Знаешь, а он справится. Сейчас его переломает, перекрутит, вывернет наизнанку. А потом дальше пойдет. И другую себе найдет. Умнее, достойнее, порядочнее. А ты будешь все такой же пустоголовой стрекозой порхать с места на место, и смотреть грустными глазами ему вслед, – от его слов дергаюсь, как от пощечины.
– Пап, хватит, – осипшим голосом прошу его остановиться.
– Статейку-то видела? Понравилось?
Видя в моих глазах немой вопрос, подходит к столу, рывком открывает верхний ящик и достает свернутую газету. Швыряет ее на стол, так что она скользит по гладкой поверхности и слетает на пол. Мне ничего не остается, кроме как нагнуться и поднять.
Пальцы сводит судорогой, когда натыкаюсь взглядом на большую, в полразворота фотографию. На ней Зорин. Мрачный, как демон. Глаза прищурены, губы сжаты в узкую линию. Смотрит перед собой и больше никуда. Под локоть держит мое вялое тело, тащит за собой. Я отвратительна на этом снимке. На голове шухер, платье задрано по самое не балуйся, да еще и расстегнуто сбоку. В прореху выглядывает белье. Под глазами, на щеках черные разводы. Лицо безумное, пьяное, гадкое.
Не могу дышать, глядя на это безобразие. Статья называется "Как отдыхает Золотая Молодежь", а чуть пониже фото крупными буквами моя
Боже мой! Непроизвольно зажимаю рот рукой. Представляю, с каким удовольствием все мусолят эту газетенку. Бомба! Никто и предположить не мог, что тухлый, скучный вечер закончится таким представлением, со мной в главной роли.
– Что, нравится? – отец продолжает давить, – а мне вот не очень! Только ленивый не позвонил и не тыкнул меня носом в эту статью! Почему я должен постоянно из-за тебя краснеть? Объясни. Неужели так трудно сделать хоть что-нибудь, хоть раз достойно, а не через ж*пу? Тьфу, глаза б мои не смотрели!
А у меня круги перед глазами, потому что кислорода не хватает. Не могу выпустить из рук газету, не могу оторваться от жуткой фотографии. Это не просто позор. Крах, полный. Не отмыться. Никому. Ни мне, ни Зорину, ни папаше. Всех подставила, всех опозорила.
Хочется разрыдаться. Громко, в голос, с подвываниями. Особенно, как представлю, что Артем тоже видел это д*рьмо! И стыд, жгучий, ядовитый, бежит по венам, сметая остатки самообладания. Господи, лучше бы я разбилась, пока ехала сюда! Лучше помереть, сгореть заживо, чем видеть все это.
– Что ж ты за пустышка такая получилась? А? Только я порадовался, что хоть что-то нормально сделала. Что мужа умудрилась найти хорошего. И на тебе, пожалуйста! Семья для нее главное, – последние слова просто выплюнул, презрительно глядя в мою сторону, – пустозвонка!
Мне больно, горько, а еще очень страшно. Потому что чувствую, как черная трясина засасывает все глубже, и мне одной не справиться, не выплыть. Внутри что-то разбивается, когда я пригибаюсь под потоком жесткий слов, которыми обливает меня отец. Да, он прав, во всем прав. Я виновата. Перед ними всеми. Я все испортила, испоганила. Я это знаю, понимаю, но мне отчаянно нужна помощь, чтобы окончательно не сломаться.
– Пап, неужели, ты не можешь хотя бы раз в жизни просто поддержать? – чуть дыша, спрашиваю у него, – Не макая носом в дерьмо, не возя мордой по столу, показывая, какая я бестолковая, никчемная дура. Я и так это знаю! Я все знаю! Неужели сейчас не видишь, как мне хр*ново? У меня вся жизнь под откос пошла, а ты еще масла в огонь подливаешь. Зачем?
– О как. Тебе хр*ново? Как всегда все мысли о себе любимой? Ей хр*ново, и все дружно должны начать жалеть и успокаивать? – снова усаживается за стол, – Говоришь, жизнь под откос пошла? А кто виноват? Напомнить? Надо же, дорогая дочь поддержки возжелала. Знаешь, милая, ее заработать надо.
– Не знаю, – горько до такой степени, что уже не могу сдерживаться, – всегда думала, что поддержка родителей – это что-то, на что ребенок всегда может рассчитывать, что бы ни натворил. Видать не наш случай. Неужели сам всю жизнь идеальным был…
– Свои выступления оставь для кого-нибудь другого, – бесцеремонно обрывает на середине фразы, – Она творит Бог весть что, позорит на весь город, а потом поддержку подавай ей. С чего вдруг такое желание? Или тебя деньгами поддержать надо? Отвалить кучу бабок, чтобы ты по магазинам пробежалась для поднятия настроения. Такой поддержки тебе надо?