Насекомые и цветы
Шрифт:
Среди совок не было ни одного самца. Мужская половина этого вида ожидала покрова ночи, будучи больше предана брачным подвигам, нежели потребностям желудка.
Тут же, на цветках этого скромного растения, шумело разношерстное общество разнообразнейших пчел, почитателей нектара: грузные антофоры, пестрые халикодомы, маленькие скромные галикты. Красовалась, смелая и независимая, крупная оранжево-красная оса-калигурт, истребительница кобылок. Шмыгали всегда торопливые осы-помпиллы. Не спеша и степенно вкушали нектар осы-эвмены. Яркими огоньками сверкали нарядной синевой одежды бабочки голубянки. Нежные светлые пяденицы тоже примкнули к обществу дневных насекомых. Тут же возле маленьких лабораторий нектара зачем-то
К этому обществу веселых насекомых незаметно пристроились пауки-обжоры. На веточке застыли пауки-крабы, кто ожидая добычу, а кто алчно пожирая свои охотничьи трофеи. Молодые пауки Аргиопа лобата смастерили свои аккуратные круговые тенета, и в каждой западне уже висело по очередному неудачнику, плотно запеленатому в белый саван, сотканный из нежнейшей паутины.
На каждом шагу встречались разные насекомые. Вот громадный ктырь уселся на веточке, пожирая кобылку. Вот его родственники — крошечные ктыри — уселись на земле, сверкая большими выпуклыми глазами. Как ягодки, красовались красные в черных пятнах божьи коровки, уплетая толстых и ленивых тлей. Слышалось и тонкое жужжание крыльев осы-амофиллы. Парализовав гусеницу, она принялась готовить норку для своей очередной детки. В бешеном темпе носилась над землей пестрая оса-сколия, исполняя сложный ритуал брачного танца. По травинкам, не спеша и покачиваясь из стороны в сторону, как пьяный, пробирался молодой богомол.
Всюду копошилось великое множество разнообразных насекомых. Они собрались сюда, будто на Ноев ковчег, спасаясь от катастрофической засухи в умирающей пустыне.
Незримо копошилось на самой земле, скрываясь в джунглях растительности, величайшее множество мелких насекомых: крошечных трипсов, мушек, комариков, жучков. Изобилие и разнообразие насекомых было так велико, что, казалось, если бы собрать сюда энтомологов разных специальностей, всем бы нашлась работа, каждый бы для себя собрал удачную коллекцию. Это был настоящий заповедник. И в этом изобилии время летело быстро и незаметно.
С сожалением мы тронулись в путь. Оглянувшись назад, я бросил последний взгляд на маленький рай насекомых, на сверкающее зеленью пятно среди мертвенно-желтой пустыни.
Пустыня высохла, совсем серой стала, и только у реки Или зеленеет узкая полоска колючего чингиля и барбариса. И среди них небольшая группка пастушьей сумки.
Не знаю я, богат ли этот цветок нектаром, но запаха от него нет.
Я рад желтым цветкам: надоело валяться в тени машины, пережидая жару. Здесь же есть кое-что пофотографировать. Хожу, присматриваюсь, целюсь фотоаппаратом. И замечаю: посетители цветков разбились на группы, каждый ее участник держится вблизи себе подобных. Собрались вместе разукрашенные клопы, все на одном стебельке устроились. Яркая окраска клопов — вывеска: «Несъедобны, мол, мы, невкусны или ядовиты». Но как все относительно! Одного клопа-красавца изловил голодный ктырь, уселся с добычей на веточку, высасывает бедного, еще живого. То ли вкус у хищника непритязательный, то ли так голоден, что и клопом не прочь поживиться.
Красные с черными пятнами жуки — нарывники четырехпятенные — облюбовали себе местечко. Но самые большие из них — нарывники Фролова — не желают присоединяться к компании своих мелких собратьев. Грузные и медлительные, они пролетают куда-то мимо. Куда? Кругом сухо, ничего не найти. Но я ошибся: вскоре вижу их на нераскрытых бутонах цикория. Видимо, эта еда им более подходит. Аппетит у нарывников отменный, а еда их — лепестки цветков.
Дружной стайкой собрались бабочки-сатиры. Запускают хоботок в крошечные цветки, что-то там находят, сосут.
Мои грубые притязания с фотоаппаратом к этим грациозным созданиям не проходят даром. Бабочки одна за другой перелетают на другую группу цветков и устраиваются там стайкой. Так я и перегоняю их с места на место.
И клопы, и нарывники, и бабочки — все держатся друг друга, обязательно вместе собираются. Рыбак рыбака видит издалека! Впрочем, есть тут и независимые одиночки. Прилетают осы-сколии, черные, на брюшке желтые пятна, крылья, как вороненые, отливают синевой. Они очень заняты, торопятся, друг на друга — никакого внимания. Еще примчится озабоченная пчелка и вскоре исчезнет. Для пчел сейчас тяжелая пора. Где искать пыльцу да сладкий нектар?
Надоело мне крутиться возле крошечных цветков. Завел машину, поехал дальше по берегу. Может быть, что-либо попадется интересное. Вот у самой реки, тарахтит моторчик, качает воду, а против него на высоком берегу — бахча. Старик-огородник выкорчевывает чингил и татарник: повыбрасывал все корни, вскопал почву, провел оросительные бороздки, поставил времянку, гонит воду моторчиком, трудится, ждет урожая.
Давно появились дружные всходы арбузов. Стелющиеся плети с ажурными листьями покрыли горячую пустынную землю, и кое-где на них уже засверкали звездочками желтые цветочки.
— Кто же будет опылять арбузы, ведь урожай сильно зависит от пчел? — спрашиваю я старика. — А их нынче нет, пустыня высохла, цветков не стало.
— Какие тут пчелы. Нет никаких пчел. И не надо бахчам пчел. Ветром они опыляются! — отвечает старик.
Тогда я объясняю старику, что арбузы, дыни, огурцы — все опыляются насекомыми, главным образом пчелами, и от их деятельности зависит урожай.
— Нет здесь никаких пчел! — упрямо твердит старик. — Не нужны они бахчам. Сорок лет занимаюсь бахчами и знаю: без пчел дело обходится.
— Да пчелы-то разные. Кроме пчелы медоносной, которую человек держит, — пытаюсь я вразумить старика, — есть пчелы дикие. Живут они поодиночке, каждая воспитывает несколько деток. Дикие пчелы очень разные, только в одном Семиречье их водится, наверное, около трехсот видов.
— Знаю я только одну пчелу, которая мед дает. Остальные — букашки разные! — не соглашается со мной старик.
В стороне от бахчи, на небольшой полянке среди зарослей чингиля уцелела небольшая куща татарника. Колючий татарник — злейший сорняк — никому не нужен. Даже верблюдам. И сам он как назло крепкий, выносливый, не боится ни засухи, ни жары, недосягаем, вымахал почти в рост человека, разукрасился лиловыми головками цветков.
Я обрадовался цветущему татарнику! Уж на нем обязательно встретятся насекомые в этой мертвой пустыне. Хватаю сачок, морилку, фотоаппарат, спешу, заранее ожидая интересные встречи. И не ошибся. На лиловых цветках этого растения всеобщее ликование. И кого только тут нет!
Прежде всего, как за обеденным столом, на каждой головке расселось по несколько нарывников. Тут и крупные нарывники Фролова (вот где нашли для себя поживу!) и нарывники четырехпятенные, и нарывники-малютки. Кое-где среди них сверкают нарывники темно-синие с красными пятнами. Между нарывниками снуют пчелы. Великое разнообразие пчел: мегахиллы, андрены, галикты, колетты, антофоры! Все страшно заняты, торопливы, не в меру деловиты, добывают нектар, собирают пыльцу. Тут же крутятся осы — аммофилы, сфексы, эвмены, калигурты. Одна оса поразила своим видом: светло-розовая, с серебристой грудью и черными, как угольки, глазами, она была необычайно красива. За четверть века путешествий по пустыне я впервые увидал такую красавицу. Порхали здесь и бабочки-голубянки, бабочки-сатиры.