Насекомые и цветы
Шрифт:
До чего изумительно сходство неместриниды с маленькой тропической птичкой колибри! Такое же обтекаемой формы тело, длинный загнутый по форме узкого кувшинчика цветка хоботок-клюв, маленькие узкие крылья и изумительно быстрые взмахи ими. Такое совпадение формы тела не случайно. Ведь и колибри питаются нектаром цветков и долгое время проводят в стоячем полете.
У белоголовой неместриниды по бокам как-то очень странно вытянуты в стороны задние ноги. В этом тоже кроется какой-то секрет аэродинамики полета. Вот бы разглядеть остальные ноги! Их сверху не видно, они, наверное, согнуты и тесно прижаты к телу. Надо как-то подлезть снизу к висящей в воздухе мухе и посмотреть тщательнее. Но большие темно-коричневые
Не попытаться ли по звуку измерить частоту взмахов крыльев! Эту задачу можно решить при помощи простого приема. В полевой сумке у меня есть кусочек тонкой стальной ленты от карманной рулетки. Я зажимаю один конец ее пинцетом и, оттягивая другой, заставляю звенеть. Сантиметр ленты звучит слишком низко, на девяти миллиметрах звук выше, а на восьми миллиметрах — совсем, как пение крыльев. Потом по звучанию отрезка стальной ленты узнаю количество взмахов крыла в секунду. По старому опыту я знаю, что тут будет не менее трехсот взмахов в одну секунду. Неместринида — не исключение в этом искусстве. Пчела делает около двухсот пятидесяти взмахов в секунду, а комар — почти в два раза больше. Каковы же мышцы, что способны к такому быстрому сокращению! Ни одно из позвоночных животных не имеет подобных мышц.
Пока я сравниваю песню крыльев неместриниды со звучанием стальной ленты, открывается и маленький секрет той мухи, что сидит, размахивая крыльями на былинке. К ней подлетает другая неместринида, такая же по окраске, только чуть меньше и более мохнатая. Это самец. Песня неместриниды, сидящей на травинке, оказывается, была призывом. Потом неместринида-самка перестает обращать внимание на цветки и начинает суетиться между травинками, повисает над какой-то норкой и делает броски в ее сторону, сопровождая полет совсем другим тоном.
Норка, наконец, оставлена, и неместринида висит над какой-то ямочкой, потом долго и настойчиво что-то ищет над поверхностью земли. У многих неместринид неизвестно, как развивается потомство. Предполагается, что самки откладывают яички в кубышки саранчовых. Их личинки также паразитируют на жуках и некоторых других насекомых. Как бы там ни было, наша белоголовая неместринида принялась за ответственное дело устройства потомства и, наверное, ищет кладку яиц кобылки. Вот почему теперь она не обращает внимания на цветки и настойчиво летает над землей. Пожелаем ей в этом деле удачи!
Мы оживились, когда среди бесконечных голых холмов, покрытых черным щебнем, показались красные скалы с расщелиной между ними. На дне расщелины сияла яркая и чистая зелень! Может быть, она казалась такой необычной и цветастой потому, что была в обрамлении красных гор.
Остановив машину, я спускаюсь вниз и обхожу стороной заросли могучего тростника. Что там, за ним, на крошечной полянке? Она так красива: заросла курчавкой, перевита цветущими вьюнками и по краям обрамлена высокими яркими цветками кипрея. Там гудят пчелы, и мне приятно слышать эту симфонию беспрерывно работающих крыльев, исполняемую жителями крошечного оазиса, среди почти мертвой каменистой пустыни.
Весной по расщелине тек родничок. Но теперь он высох, и вода ушла под камни. Но, едва я вступаю в густое переплетение стеблей вьюнка, со всех сторон из тенистых укрытий вылетает целая туча комаров и облепляет
Стрекозы и комары, спрятавшиеся на весь день от жары и сухости в зарослях трав, прилетели сюда с попутным ветром по меньшей мере за двадцать километров с реки Или. Отсюда она виднеется едва заметной полоской.
Пока над крошечным оазисом происходит ожесточенный воздушный бой, я, побежденный атакой кровососов, позорно бегу наверх в пустыню, к машине. Нет, уж лучше издали, с безопасного расстояния полюбоваться скалами и узкой ленточкой зелени.
Но скоро комары, сопровождаемые стрекозами, добираются и до нас, и мы спешно удираем на машине к скалистым вершинам, ныряя с холма на холм по едва заметной дороге, усыпанной камнями.
Вот на нашем пути распадок между горами, поросший саксаулом, караганой и боялычом. Надо хотя бы на него взглянуть. Мы бредем по редким зарослям кустарников, присматриваемся. Из-под ног во все стороны прыгают кобылки-прусы. Много их собралось сюда с выгоревшей от летнего солнца пустыни. Благо, есть сочная зелень кустарников. Мчатся муравьи-бегунки. Проковыляла чернотелка. И будто нет ничего стоящего внимания. Но в стороне, на большом камне, колышется что-то темное. Надо подойти! В шикарном одеянии, будто из черного бархата, украшенного сверкающими бриллиантами светлых пятнышек, лежит, распластав крылья, большая бабочка. Ее наряд чист, свеж и говорит о молодости. Кто она?
Я осторожно наклоняюсь над прелестной незнакомкой. Это бабочка-сатир. Она вяла, равнодушна, едва жива. Легкий ветерок колышет ее распростертые в стороны крылья, и она не в силах ему сопротивляться. Эта бабочка — обитательница горных лугов, покрытых сочной травой, скалистых склонов, заросших густой растительностью. Она, неудачливая путешественница, попала сюда издалека — или с севера, с гор Джунгарского Алатау, или с юга, с хребта Кетмень (до них добрая сотня километров) — и оказалась в суровой выгоревшей каменистой пустыне без единой травки и цветка, на котором можно было бы подкрепиться нектаром, восстановить силы, истраченные на далекий перелет. Может быть, неудачницу можно еще возвратить к жизни?
Я готовлю капельку сладкой воды и опускаю в нее головку бабочки. Сейчас спираль пружины хоботка развернется, бабочка жадно примется утолять жажду, и я стану свидетелем чудесного исцеления. Но капля сладкой жидкости — запоздалое лекарство. Моя пациентка к ней безучастна, попытки лечения ни к чему не приводят. Тогда я вспоминаю, что органы вкуса бабочек находятся на лапках передних ног. На цветках с помощью ног насекомое узнает пищу, прежде чем приняться за трапезу. Я осторожно смачиваю лапки сладким сиропом. Но и эта мера слишком поздна. На моих глазах бабочка замерла, уснула. Жаль несчастную путешественницу! Она не долетела до маленького зеленого рая с цветками кипрея и вьюнка, полных живительного нектара, всего каких-нибудь полкилометра.
Сегодня очень тепло. Настоящая весна, и журавли летят. Откуда их столько? Унизали все небо цепочками, перекликаются. Воздух звенит от песен жаворонков. Всюду — биение пульса жизни. Пустыня только начала зеленеть, и желтыми свечками засветились на ней тюльпаны. Надо бы мне присесть, присмотреться к цветкам. Но не могу себя остановить, уже полчаса бреду к горизонту, к странному белому пятну, виднеющемуся вдали на бугре. Это необыкновенное пятно почему-то слегка колышется: то застынет, то вновь встрепенется. Вблизи же все становится обычным и понятным: расцвел большой куст таволги и весь покрылся душистыми цветками. Откуда он здесь взялся в лёссовой пустыне!