Наш человек в гестапо. Кто вы, господин Штирлиц?

Ставинский Эрвин

Она плакала, дрожала от накопившейся тоски и сдерживаемой страсти.

— Маша! Ну успокойся… Я приехал, жив, здоров!

Она сотрясалась от рыданий и еще теснее прижималась ко мне. Оставалось лишь молчать и еще покрепче ее обнять. Вскоре рыдания стали утихать. Я уже овладел собой и лишь рука, машинально гладившая ее волосы, слегка дрожала.

Немного погодя она пошевелилась и, чуть отстранясь, занялась поисками платка.

— Возьми мой, — предложил я. Видишь как я экипирован. Сказывается

привычка к самостоятельности.

Прикладывая платок к глазам, Маша выдавила довольно жалкую улыбку.

— Твое плечо промокло? Извини, дорогой. Не знаю, что со мной. А ты, Саша, ловко справился с крайним случаем. Наверное, у тебя большой опыт?

Обычно не больше двух-трех женщин в день.

Бедный, ты мой!

Глупышка ты, дитя неразумное! — ласково говорил я ей. Потом взял ее за плечи, и мы потихоньку пошли вниз по Кузнецкому мосту.

По дороге Маша стала рассказывать о своей жизни, о нашей дочурке Софии, о работе, о своих отношениях с моей матерью, о все возрастающем предчувствии несчастья, которое могло произойти со мной в Берлине.

— Могло быть, но слава богу, пронесло, — неосторожно заметил я.

— Значит все-таки неприятности у тебя действительно были, — сразу насторожилась она.

Да нет, ничего серьезного. Обычные наши дела. Маша, ну как мне убедить тебя, что все это чепуха? Ты просто сама себе что-то придумала.

— Нет, — упрямо сказала она.

— Пойми, Саша. Я должна все выяснить. Это для меня важно!

— Но, милая моя…

Она вспыхнула, ее непрочное спокойствие улетучилось.

— Ради бога. Саша! Не считай меня абсолютной дурой, если хочешь знать, я не верю, что ты приехал просто по делам. Не верю! Неужели тебе непонятно!

Маша, слегка задыхаясь, обернулась ко мне, от раздражения ее начало трясти. На фоне неподвижных темных зданий и сгущающихся сумерек ее тонкая фигура казалась такой уязвимей. Она сама выглядела на редкость трогательной и очень юной в этом бессмысленном вызове и отчаянии. Меня вдруг захлестнула такая сильная волна желания, что самому стало не по себе. Я удивился, как она ничего не замечает, глядя на меня своими широко раскрытыми глазами.

Я с трудом подыскивал слова.

— Маша, милая…

— И перестань постоянно называть меня милой! — оборвала она меня.

Я рассмеялся и уступил так неожиданно, что ее злость перешла в изумление. Ей, конечно, не пришло в голову, что я хватался за любые доводы, лишь бы увести беседу в строну от неприятной мне темы.

— Ну хорошо, моя любимая, будь по твоему.

— Ты хочешь сказать, что расскажешь мне все, Саша. Ну пусть не все, но хотя бы какую-то часть, которую я как жена, имею право знать.

— Да, если тебе так хочется неприятностей. Только не делай из меня

героя, Маша. Я расскажу все, что смогу…

Она глубоко вздохнула и улыбнулась, а я внимательно следил за ней, точнее, за выражением ее лица.

— Я знала, что ты со мной согласишься! — в ее голосе сквозило торжество и облегчение; она приблизила ко мне свое лицо с огромными, сияющими в лунном свете глазами. Я обнял ее за плечи и привлек к себе. Маша подняла свое очаровательное личико и спросила с наивным нетерпением:

— Что мы будем делать дальше?

— Ты действительно хочешь знать? — я на мгновение еще крепче прижал ее к себе.

— Конечно!

— Для мужчины с моим темпераментом, — проговорил я шепотом — я проявляю потрясающую выдержку. — Я разнял руки и рассмеялся. — Ладно, милая. Сейчас наша задача — доставить тебя домой в целостности и сохранности. — Я мягко взял ее за подбородок и повернул ее лицо к лунному свету. — Домой… Это место должно вам понравится.

Она отстранилась и, смеясь, заметила:

— Вообще ты говоришь сегодня много ласковых слов. Разлука определенно действует на тебя положительно.

— Это такой вечер и луна!

Мы медленно двигались по тротуару. Маша постепенно успокаивалась. Изредка она поглядывала на меня, а я, чувствуя эти взгляды, улыбался. Наша отчужденность, вызванная разлукой, постепенно таяла. Все становилось на свои места. Я протянул ей руку и мы пошли быстрей.

Давай купим бутылочку вина, кое-что из еды, и мы отметим мое благополучное прибытие? — спросил я.

— Отлично придумано. Но только все это уже есть и ожидает тебя дома.

Мы поднялись в горку. Маша повернулась ко мне:

— Саша… — она на секунду задумалась. — Ты наверное, думаешь, что я сумасшедшая и каждый подумал бы так… Но я не могу иначе. Ты понимаешь меня?

— Да, понимаю.

Она почти смущенно коснулась моей руки.

— Я ужасно благодарна тебе. Я так рада, что ты приехал. Жалко, только, что не надолго.

Я еще раз обнял и поцеловал ее.

— Ладно, все это прекрасно… Но, что-то я сильно проголодался!

Мы расхохотались.

Время в Москве пролетело очень быстро. Перед отъездом я имел короткую беседу с Судоплатовым. В основном обсуждали план работы резидентуры, согласованный с Фитиным и Берией. Ведь я возвращался в другом качестве — официально утвержденным заместителем резидента. В заключение Павел Анатольевич сказал:

— Нарком считает возможным продолжать связь с Брайтенбахом. Определитесь, кто с ним будет работать. Лаврентий Павлович не исключает, что через Брайтенбаха контрразведка может разрабатывать нашу резидентуру или же будет пытаться перевербовать нашего сотрудника. Имейте это в виду!