Наш человек в гестапо. Кто вы, господин Штирлиц?
Шрифт:
Немного помолчав, уже более доверительным тоном он добавил:
— Ваш скептицизм и недоверие к Брайтенбаху нам понятны. Слишком много тут нагородили за последние годы. Одних врагов народа, связанных с ним, сколько уничтожили!
Он прошелся по кабинету, видимо, вспоминая своих прежних друзей и сослуживцев. Потом подошел ко мне вплотную и глядя снизу вверх прямо в глаза, негромко сказал:
— Я хочу вас предупредить, Александр Михайлович! Следите, чтобы бдительность сотрудников резидентуры не переходила в другую крайность. Если мы решили работать с Брайтенбахом значит в основе этого решения
Закончив, он вернулся к своему месту за столом.
— Так, кому поручим с ним работать? — спросил он.
— Думаю, что лучше всего Аистову, — ответил я. — На первых порах я буду его наставником.
— Согласен. Встречи Аистова с Брайтенбахом тщательно готовьте, ведь Богдан, если мне не изменяет память, работал на приеме иностранцев в консульском отделе представительства. Его каждый день видела масса народа, в том числе и шпики гестапо.
— Понимаю.
— Не забывайте, что Брайтенбах привык работать с нелегалами. Поэтому он ведет себя в общественных местах свободно и порой забывает об осторожности.
Он опять замолчал, что-то обдумывая. Потом продолжил:
— Теперь о наблюдении немцев за военным атташе полковником Хлоповым, о чем вам сообщал Брайтенбах, но вы с Кобуловым не придали его информации особого значения. Так вот, от Брайтенбаха поступило новое сообщение. Хлопов в открытую ухаживает за певицей из кабаре «Рио-Рита» Элизабет Холланд. Дарит ей цветы, приглашает за свой столик, иногда провожает домой. Таким образом он, якобы, прикрывает выполнение своих заданий по работе с агентами. Эти «гусарские приемы» вызвали интерес к атташе не только в абвере, но и в гестапо. Эта Холланд является любовницей самого Гайдриха.
Абвер, в частности некий Зигфрид Мюллер, пытался завербовать Холланд и подставить ее Хлопову. Сейчас с ним разбирается сам Гайдрих.
О том, что немцы серьезно занимаются Хлоповым, нам также сообщил американский военный атташе в Берлине. Разведупр мы обо всем уже проинформировали.
Это к вопросу о ценности получаемой от Брайтенбаха информации. Надеюсь, вы понимаете, что я имею в виду, — не смог удержаться Судоплатов, чтобы не уколоть меня.
Я уж и так все понял. Учтем, как говорится, на будущее.
Судоплатов подошел ко мне и протянул руку.
— Давайте прощаться. Я надеюсь, что эта командировка была для вас полезной. Успехов вам и помните о наших наставлениях! Передайте приветы от меня всем товарищам!
Мы крепко пожали друг другу руки.
Новый,1941 год, начался для Лемана неудачно. Обострилась болезнь и он встречал начало года в постели. Он и подумать не мог, что те несколько встреч, которые он провел с сотрудником советской разведки Александром Эрдбергом, под такой фамилией выступал Коротков, будут иметь для него такие печальные последствия.
Вилли так ждал и стремился восстановить связь с московским разведцентром, столько думал об этом во время бессонных ночей, долго выжидал, пока наконец смог бросить свое письмо в почтовый ящик советского полпредства,
Он не мог понять, чем вызвано это недоверие и эта настороженность. Не он ли помогал русским, столько лет оберегая их от арестов, представлял интересующую их информацию в таких объемах? Чем он заслужил к себе такое отношение? Нет, Вилли решительно не мог понять этих русских!
Он провалялся в постели около шести недель и появился на работе лишь в середине января. Когда он вышел на службу, первое, что он заметил, это ощущение, что он «выпал из команды». Его место уже занял другой чиновник, а его перевели с понижением в должности в отделение Е на обслуживание военной промышленности. Работа спокойная, хорошо ему знакомая, так что он особенно не расстроился. Главное, что оплата осталась на прежнем уровне.
С Эрдбергом они расстались холодно. Разведчик, как показалось Вилли, формально оговорил условия восстановления связи, и он подумал тогда, что русские, видимо, хотят от него избавиться. Стар стал, не интересен.
Но он ошибся. Через четыре месяца связник от русских позвонил ему домой и предложил встретиться. Вилли согласился, почему бы не встретиться, хотя в душе особого желания не испытывал. Особенно, когда вспоминал, как давил на него Эрдберг. Но он считал, что разорвать отношения никогда не поздно, поэтому лучше встретиться, поговорить, а там будет видно.
К его удивлению, на месте встречи, в назначенное время, к нему подошел элегантно одетый, красивый молодой человек и вежливо представился, назвавшись Богданом. Был он чуть выше среднего роста, не широк в плечах, двигался легко и уверенно, что свидетельствовало о тренированности и хорошей физической выносливости.
Внешне на его появление Вилли никак не реагировал, заметив лишь мимоходом, что частая смена партнеров отражается на качестве их работы и хотелось бы работать с кем-то одним постоянно. Он, конечно, догадался, что Эрдберг, высокую фигуру которого он заметил на углу Берлинер и Шарлоттенбургер, обеспечивал безопасность их встречи, но Богдану об этом ничего не сказал.
Они повернули в сторону Тиргартена и не спеша, двинулись переулками. Говорил больше Вилли, поскольку Борис немецким языком владел слабо, смущался, от чего его тонкое загорелое лицо с прямым носом и красиво очерченными губами принимало застенчивое выражение.
— Вот по вашей просьбе таскал в кармане список мест расположения казарм и служебных помещений Службы восточных укреплений. Все ждал, когда вы позвоните, — негромко говорил Леман.
— Как идут ваши дела сейчас, — спросил Богдан, никак не отреагировав на его замечание.
— В связи с болезнью меня перевели в первое отделение. Проверяю лиц, которые будут заниматься охраной заводов особой государственной важности: металлургические, самолетостроительные, производства синтетического бензина и другие. Однако, у меня по прежнему есть доступ к документам, которые вас интересовали раньше. Но на все нужно время. Невозможно сразу представить схему управления с расстановкой кадров, как этого требовал Александр.