Наш человек в горячей точке
Шрифт:
После паузы Перо сказал: — А тут к тому же ещё и ГЕП, как вам известно.
По какой-то причине, при словах «…как вам известно» он обвел взглядом всех нас, словно ища незваного гостя.
Задержал взгляд на Секретаре, старом авантюристе, который на заседаниях редколлегии изображал из себя сфинкса.
Он не обычный секретарь. Однажды он вместе со мной летал в Москву, где я интервьюировал олигарха Теофилаковского, который у нас покупал отели и спонсировал оперы. Я представился ему как «Тин, журналист», и русские восприняли меня как типа, повсюду сующего свой нос, а Секретарь представился как «секретарь», и они обращались с ним с глубоким почтением. Раньше его функция была
Там, в Москве, разомлев от водки, он рассказал мне, что в свое время был коммунистом, а потом перепробовал все парламентские партии… Сейчас он наконец пришвартовался к Хорватской крестьянской партии. Он обнаружил, что она лучше всех остальных, когда первый раз попал «в глубинку», потому что, знаешь, сказал он мне, только там, на селе, осталось настоящее гостеприимство… После поездки туда нужно хотя бы на один день брать больничный, потому что, по его словам, такое гостеприимство это обоюдоострый меч крестьянской партии, ведь у него с тех пор, когда он в неё вступил, вырос холестерин и снова дала знать о себе подагра, как в добрые старые времена.
— Секретарь сейчас пробрифует кого-нибудь по теме о ГЕПе, — пояснил Перо Главный.
Мы постоянно разоблачали геповские подземные каналы монополизации рынка. У проклятого ГЕПа имелись свои тайные фирмы. Они подкапывались со всех сторон, воровали у нас темы и публиковали их первыми. Имелись подозрения, что кто-то из нашей редакции работает на них и сообщает о наших сенсациях. Для того чтобы нас деморализовать, они покупали наших журналистов, предлагая им невероятные суммы. То и дело кто-то исчезал, и мы о нем больше не упоминали. Руководство ПЕГа отвечало на эти подлые атаки тактикой сжигания мостов: каждый журналист из тех, с кем мы сотрудничали, должен был написать несколько текстов против геповцев, в которых следовало остро полемизировать с ними, называть их бандитами и иностранными шпионами для того, чтобы в будущем закрыть им дорогу к тем, кого они с жаром оплевывали. Нам не нужны были rafting и paint-ball… Журналистская война была наш team building.
Мне удалось отличиться в журналистской войне еще до того, как я понял тактику сожженных мостов. Теперь я был прочно привязан к ПЕГу, как оно и бывает в маленьких странах, где пространство для манёвра слишком узкое.
Секретарь держал в руке какой-то документ и оглядывал нас через очки.
Главный немного удивленно спросил: — Есть добровольцы?
Я посмотрел на Дарио, тот заерзал на стуле, похоже, готовился вызваться, но не был уверен, нет ли у кого-нибудь каких-то преимуществ перед ним. Он знал, что выступить на антигеповскую тему это большая честь. В конце концов он поднял два пальца и преуспел.
Должно быть, и я когда-то был таким, подумал я. Пока не понял… По правде сказать, пока нас не купил хозяин. Этот теннисист-неудачник… Который в военное время для отдыха и сохранения формы играл с бывшим президентом, подыгрывая ему, за что тот наградил его дешевыми акциями нескольких государственных фирм.
Эх, в те времена президент лично редактировал программу новостей на телевидении, заставив нас стать борцами за правду, а тиражи свободных СМИ постоянно росли. Но когда мы добились демократии, правда стала доступнее… Тираж рухнул, и недавно ставший привилегированным теннисист нас докапитализировал. Я, наивный, был этим изумлен, это показалось
Теперь я наконец работаю здесь, став просто борцом за свою зарплату.
Беру тот самый кредит.
Демократические процессы способствовали снижению процентной ставки.
Мы обсудили темы следующего номера. Я предложил интервью со старым экономистом Оленичем.
— Этот дед — свидетель всех наших экономических реформ, — сказал я.
Молчание.
— Старик знает массу всяких историй, — добавил я.
На эти истории Перо Главный кивнул.
И под конец самое трудное…
Когда коллегия закончилась и все потянулись к выходу, Главный меня спросил: — А наш человек в горячей точке?
— Да? — Я посмотрел на него, ожидая, пока все выйдут.
— Этот парень, в Ираке, он ещё там?
— Да, да, — сказал я.
Я долго подавлял в себе это. Пришло время во всём признаться.
Я посмотрел на Главного: подождал, когда он навалится… Что точно ему сказать?
Я не знал, с чего начать… Тот парень, которого мы послали в Ирак, у него не было журналистского опыта, но он учил арабский и уже побывал на войне… Я его расхваливал, сперва Секретарю. — И откуда ты его выкопал? — спросил он меня, впечатленный тем, что тот знает арабский… — Ты ж меня знаешь, — сказал я. Я был известен тем, что выкапывал людей.
Потом Секретарь рассказал об этом Перо. Это, кажется, было первым предложением, которое Главный одобрил. Ему очень хотелось скорее что-то одобрить. А привлечение к работе амбициозных непрофессионалов отлично соответствовало редакционной политике сокращения расходов. Мы с гордостью подчеркивали, что являемся корпорацией, открытой для молодежи.
Парня, которого мы послали в Ирак, зовут Борис, но тут есть один нюанс. Этот Борис — мой родственник… Этого я никому не сказал. Мне кажется, что человек со знанием арабского языка в CV был просто создан для такого дела.