Наш друг Димка
Шрифт:
Полкан прошел к печке и лёг, прижавшись к ней.
– Неужели печка прохладная? – мысль лениво прошла поперек
головы. Этого хватило поднять меня со стула, подойти к печке и
приложить к ней ладони.
– 82 -
– Топил, что ли? – Карл от удивления забыл не только то, что
не поздоровался, но и забыл закрыть рот.
Я устало глядел на него, прижимаясь спиной к прохладной
печке, и чувствовал, что мои глаза, и я вместе с ними можем
позировать
его замысла в какой-нибудь картине, где есть снулая рыба.
Я медленно перевёл взгляд на Полкана…
Но Полкан, верный принципам дружбы с Карлом, не выразил
ни удивления, ни порицания за подобный вопрос друга.
– Топил, – выдохнул я, вернулся и сел на стул.
Карл подошел к печке, к тому месту, где только что стоял я, и
приложил к ней ладони.
– Теплая! – констатировал он,
– А мы вот, думаю… жарко, пересидим у тебя, – добавил он.
Карл прошел, сел в «своё» кресло и почему-то посмотрел на
Полкана, как будто тот мог что-то добавить к сказанному.
Я смотрел на Карла, он на меня, Полкан в сторону от нас.
– … Ты понял, что сказал? – глаза мои пока не изменили цвета,
и поволока, как утренний туман, мешала разглядеть подробности
на лице Карла.
– А что? Сказал-то что? – Карл поёрзал в кресле.
– Вот и я пытаюсь понять, что ты сказал. «…Мы вот, думаю…»
– это даже пытаться понять не стоит.
«…жарко, пересидим у тебя…» – это ещё как-то можно
разрулить. Но я думаю, что в голове заглючит, если пытаться
понять, почему тебя тянет в такую погоду ко мне, если у меня
жарко.
«…пересидим…» – это сначала объясни Полкану. Если сам
поймёшь половину сказанного тобой, можешь начинать объяснять
мне, – я смотрел на Карла, одновременно пытаясь вспомнить, что
ещё было в сказанном Карлом «не так».
Вдруг я понял – было «посидим», а Полкан лежал!
Изображение Карла стало чётче, видимо, поволока с глаз моих
стала сходить.
…– Ты не топил печку! Я сразу понял! – Карл повернулся в
кресле, и ему стало удобнее.
Светлая, возможно, когда-то белая, рубашка с коричневыми
кирпичиками была расстегнута до пупа. Прилипнуть к груди ей
не давала могучая, курчавая с сединой поросль, начинающаяся
чуть ниже подбородка и уходящая куда-то вниз.
– 83 -
– Ты на речку купаться не ходил?! – с надеждой то ли спросил,
то ли утверждал Карл.
– Ходил! Два раза! – ядовито-мстительно, не давая никаких ни
на что надежд гостям, тихо произнёс я. – Вообще-то от солнечного
удара не заговариваются. Просто падают, а в глазах «синенькие-
зелёненькие» … и молчат. Молчат, кстати! – добавил я.
Карл выдержал удар. Поймал мой «камень», взвесил на руке и
отправил обратно.
– Ты всё понял! А придуряешься! – добавил он вслед «камню».
– Я всё понял, потому что знаю тебя и вижу четыре раза в два
дня, а другие не поняли бы! – я поймал его «камень» следом ещё
один, брошенные в меня, и сложил к своим ногам в знак
примирения.
– Три плюс один! Цикл: три, один, три, один, – Карл смотрел в
потолок.
– Какой цикл? – я уже хорошо видел Карла.
Полкан смотрел на Карла с явной поддержкой.
– Ну, «четыре раза в два дня». Если каждый день по два раза,
то ты бы должен был сказать: «Я тебя вижу каждый день по два
раза». Либо – «через день по четыре раза». Ты сказал – «четыре
раза за два дня», а это цикл: три, один, три…
Ты это правильно сказал, так короче. Но правильнее было бы
сказать – «Я тебя вижу в один день – три раза, в следующий –
один, а в следующий день – опять три раза…». Так правильно и
всем понятно!
–…С этим – согласен! А «…мы вот, думаю…»?– я глядел уже на
них обоих.
– Согласен! Неправильно! Правильно было бы сказать – «Мы с
Полканом шли. Я подумал…» Так правильнее.
…Но тоже неправильно, поскольку не ясно, откуда и куда мы
шли с Полканом.
Если скрыть от тебя истину, то правильно было бы – «Мы
гуляли с Полканом». Но это тоже неправда, поскольку в такую
жару гуляют только идиоты! Правильнее было бы – «Мы сидели у
себя дома, а потом решили пойти к тебе».
…А ты что заведенный-то такой?
– Изучаю Человека.
– Пустое дело. Никчемное, ненужное, да и неблагодарное. Ибо
понятие «Человек» отсутствует.
– 84 -
Если хочешь что-то понять, то ты должен говорить о
конкретном человеке, помня всегда, что и он – целый мир, а,
значит, непознаваем.
– Это у тебя откуда? – мне показалось, что он прав.
– Вообще-то это близко к Софоклу. А так, с тех времен, когда я
служил Гиппократу.
…Ты же знаешь, потом ушел в отставку без содержания и
довольствия. Неблагодарная служба. Это плата за то, что нельзя
вмешиваться в законы естественного отбора. Нельзя, мой друг.
Человечество – просто популяция млекопитающих. С
обезьянами у них один общий предок, законы естественного
отбора увели одних налево, других – направо. Но кольцо вроде