Наш маленький Грааль
Шрифт:
Наши дни.
Семья Шадуриных.
Максим
Мой папа любит пошутить: «В семье не без урода».
Урод получаюсь я. Потому что одна сестра у меня – литературовед и кандидат наук, вторая – училка и молодая мама… ну, а я – профессиональный теннисист. К тому же неудачник.
Я дико завидую Роджеру Федереру.
Он, кто не в курсе, – один из самых крутых на планете теннисистов. Уже много лет в пятерке лучших, а в последние годы вообще первый в рейтинге эй-ти-пи, да еще и с офигенным преимуществом. Натуральная элита.
Роджер богач, но его крутизна не в этом. Подумаешь: по особняку в каждой цивилизованной стране, с десяток гоночных тачек и полный лопатник
Федерер – везунчик, потому что все время выигрывает. Всегда. « Кому же из теннисистов удастся остановить Роджера? Кто сможет прервать победную серию из ста матчей ?» – восклицают спортивные комментаторы. Но только волнуются и предрекают они тщетно. Никому, как ни старается народ, обломать швейцарца не удается, он всех громит и громит… Максимум – первый сет сольет, зато потом в такую ярость приходит, что самые дерзкие ему под ноль продувают. А выиграть сто матчей подряд, без единого поражения – вы хоть представляете, что это такое? Ведь слово «турнир» – это только звучит мощно, будто надо играть и играть, а на деле – лишь несколько удачных партий, и вот она, корона! Чтобы взять Большой шлем, нужно всего-то победить в восьми матчах.
Но сколько народу, сотни, тысячи, десятки тысяч честолюбцев напрасно об этом мечтают?! Вон англичане целый фильм сняли под названием «Уимблдон» – как житель Соединенного Королевства побеждает на пресловутом турнире. Надеялись, наверно, что своих спортсменов к свершениям подхлестнут – из современных-то англичан Уимблдон еще ни одному не покорился! Но только зря старались – их звезда, Тим Хенман, дальше полуфинала ни разу не прошел. И все другие англичане тоже на почетный титул лишь зубами клацают. А у Федерера этих Больших шлемов – уже целая комната, минимум пять сервантов. Стоят себе, пылятся, подставляют бока под тряпки лощеных горничных. И наверно, его даже не радуют. Чему, действительно, радоваться, когда кубки можно уже на вес продавать? Мил ему из них, наверно, только первый…
А мне – хотя бы один такой! Или даже половинку, четвертушку, хотя бы одну восьмую!..
Для начала я согласен, конечно, на приз куда попроще. С турнира любой серии, любой категории и минимального призового фонда. Лишь бы выиграть, лишь бы стать первым! Эти кубки, чтоб их, мне уже снятся, преследуют, мерещатся…
Но только что говорить!
Я – теннисный неудачник. Я до сих пор не выиграл ни одного турнира, школьное первенство, турнир в доме отдыха и соревнования на теплоходе, конечно, не в счет. А ведь большой теннис для меня любимее всего на свете. Милее вкуснющей маминой жареной картошки и даже Милки Безуховой из десятого «Б».
Семья у нас хотя формально и многодетная, но маленькая. Две сестры, я, папа, мама, бабушка – она живет в Подмосковье и наезжает редко. Еще на юге, в Краснодарском крае, живет ее бывший муж, папин отец, известный приколист. А больше и нет никого. Ни дядюшек, ни тетушек. Один дядя Митя, папин брат, был – и тот давно умер. Так что нашим воспитанием занимаются исключительно родители. И в спорт в раннем детстве предки меня отдали не для рекордов, а чисто для того, чтоб я гармонично развивался. Я мелким-то чахлый был и носом вечно хлюпал – как, впрочем, все московские дети. Вот в пять лет меня уже и сбагрили – на плавание, в лягушатник при детской поликлинике. Я там быстро освоился, без труда научился держаться на воде и полюбил подныривать под девчонок, соратниц по тренировкам, и хватать их за ноги. Те противными голосками визжали, жаловались родителям, и меня, нарушителя спокойствия, из лягушатника живо поперли. И тогда предки отправили меня в обычный, уже взрослый бассейн. От соплей к тому времени я излечился, занятий не пропускал, резиновую шапочку дома не забывал, но только с тренершей, как сейчас помню злобную очкастую тетеньку, у нас все равно любви не сложилось. Никаких сил не было исполнять ее тягомотные указания: в бассейн – только по свистку, в воде – не шевельнись. И плавай не по дорожкам, а как последний придурок, по мелководью – малым детям иного не положено.
Меня этот террор просто бесил, с очковой тренершей мы состояли в постоянных контрах, и каждый раз, когда после вечерних тренировок меня забирал папа, она начинала катить баллоны: что я из всей группы самый бесперспективный, бестолковый, неспособный, несносный и не годный к спортивной борьбе… И все отцовские речи, что в бассейн меня отдали вовсе не для спортивной борьбы, а для гармоничного развития, разбивались об ее гнусную ухмылку.
Так что с плаванием вышла нескладуха, и из секции меня тоже очень быстро поперли. Уж сейчас-то, надеялся я, родаки от меня точно отстанут. Начнут без ограничений выпускать во двор, и я буду спокойно лазить со всеми нормальными пацанами по подвалам и гонять мяч внутри заброшенной хоккейной коробки. Но упорные предки – далось им мое гармоничное развитие! – не сдавались. И в этот раз засунули меня еще хуже – на фигурное катание.
Это была полная катастрофа. Я хотя и совсем мелкий был, к тому времени только пошел в школу, в подготовительный класс – но ведь не без глаз. Видел по телику это фигурное катание неоднократно. Когда мужики сами по себе катаются – еще туда-сюда, хотя все эти костюмы с блестками, как у «снежинок» в детском садике, – сущий кошмар. Но когда парни пляшут в парах… И приходится волочить на себе противных девиц, подбрасывать их, ловить, тащить за собой по льду… А при этом еще самому прыгать и вертеться волчком! В общем, занятие для полного дебила.
И к тому же непонятно, победил ты или продул. Решают не голы, не скорость, не время, но противные, с сердитыми лицами, судьи. Разве это соревнование – так, балет какой-то.
– Хочу в хоккей! – умолял я родителей.
Но был готов согласиться и на конькобежный спорт, и на легкую атлетику, и даже на керлинг.
Только легкой атлетики в нашей округе не было, как, впрочем, и конькобежного спорта, на керлинг брали с восьми лет, а хоккейная секция оказалась платной, причем просили за нее, как я понял по расстроенному папиному лицу, очень изрядных денег. А у нас в семье, я уже говорил, с этим делом всегда было неважно. Что вы хотите: кроме меня, еще две сестры, и мама – учительница в обычной школе, а у папы – одно имя чего стоит: Климент. В честь красного маршала Ворошилова. Да и по профессии он – последний романтик, геолог…
И хотя отец мне наболтал, что в хоккейной секции нету мест, я прекрасно понял: он просто не может за нее заплатить. И я пусть и мелкий, а врубился: нормальный спорт – в хоккей играют настоящие мужчины – он и стоит нормальных бабок. А кто победнее – иди на дурацкую фигурку .
– Разговор на эту тему закрыт, – строго сказал папа. – Будешь ходить на фигурное катание. Все.
– Поближе к дому и ценою подешевле… – прокомментировала отцовское решение сеструха Машка.
Наверняка это не ее слова, а из какой-то книжки, она у нас любит шибко умной прикинуться и вечно, когда ни глянь, над своими фолиантами горбатится. И ее, прошу заметить, ни на какое фигурное катание не волокут.
А другая сеструха, Аська, сказала так:
– Да не горюй ты, Макс. Подумаешь, фигурное катание! Скажи спасибо, что в музыкальную школу не отдали.
И Аська, конечно, железобетонно права. Потому что куда лучше чертить коньками всякие развороты-елочки, чем пиликать на скрипке бесконечные гаммы.