Наш малыш соединит нас
Шрифт:
– На Троекуровском кладбище. Уже шесть лет.
– Сочувствую.
Не это я хотела услышать, но была готова к такому повороту событий.
– Она ходила почти на все соревнования и матчи, была на каждой тренировке. Она всегда говорила, что у меня талант.
Снова ловлю себя на том, что пялюсь на его улыбку. Она не насмешливая или гадкая, вовсе нет. Скорее милая, мечтательная. Сейчас Даня
– Теперь мою мечту отняли.
– Понимаю, – грустно вздыхаю, вспоминая свое разочарование в судьбе с горечью в груди. – В шестнадцать я хотела стать архитектором. Готовилась к экзаменам, прочитала кучу литературы, но я не прошла офтальмолога.
– Ты плохо видишь? – он удивленно вскидывает темные брови.
– Все альбиносы видят плохо, и я не исключение. Мама отвезла меня в Германию на операцию, но поправили только нистагм. Я стала видеть чуть лучше, но этого недостаточно для работы.
До сих пор вспоминаю тот отказ. Отказ, разрушавший мою жизнь. Я могла попросить маму подделать справку, прописать хорошие очки, но этого было недостаточно. Люди заметили бы ошибки в проектах.
– Не знал, что у тебя все настолько плохо. Альбиносы мило выглядят.
– Раньше ты считал иначе.
– Раньше я ненавидел тебя.
– А сейчас?
Мне почему-то хочется спрятаться от внимательных болотных глаз. От магнетических теплых лучей, которыми они согревают мое лицо. Сначала глаза, затем скулы, губы. Невольно закусываю верхнюю, улавливаю его усмешку. Даня не спешит с ответом, а я не хочу разрывать возникшую между нами гармонию.
Наверное, это называется иначе, но я не ищу название. Оно само придет со временем.
Внезапно открывается дверь, и врывается медсестра с маской на лице. Не могу точно разглядеть возраст, но вижу, как она улыбается глазами, оглядывая нас.
– Добрый день, Даниил. Нужно обработать спицы. Готовьте ногу.
– Я пойду, – выпаливаю быстро, не дожидаясь, пока снимут одеяло с поврежденной ноги, поднимаюсь с места и…
– Приходи завтра.
Нет, я не ухожу, хотя очень хочу. Оборачиваюсь и сталкиваюсь с чистой зеленью в мужских глазах. Он смотрит с надеждой, без наигранности и желания сделать гадость.
– Хорошо.
Почему мое сердце бьется быстрее? Почему
Наши родители слишком эгоистичны. Мы остались оба у разбитого корыта. Но Дане нужна поддержка больше, чем мне, – с разбившимися розовыми очками. Он не будет чувствовать себя одиноким.
И я не буду.
Я просто киваю в ответ, и хочу развернуться, но меня снова останавливает бархатный, чуть уставший голос.
– Эльза?
– М?
– Почаще зови меня Даном.
Я и так называю, просто ты не замечаешь…
Глава 9. Перемены
– Что нарисовала на этот раз? – устало докапываюсь до девчонки. Сидит уже час и никак не может показать, что у нее выходит. А мне интересно, между прочим.
Эльза поднимает прозрачно-голубые глаза из-за альбома, который сложила на согнутые в коленях ноги, сидя на подоконнике. Как она сказала, ей лучше сидится у окна, когда на улице пасмурно и свет не бьет в глаза, нежели на стуле, глядя на абсолютно белые стены палаты и постельное белье. Хоть я и попросил медсестер найти темное белье, стены перекрасить не могу.
– Еще рано, подожди пару минут, – отвечает она с улыбкой на белоснежном лице.
– Эти «пара минут» были пару минут назад!
– Почему ты такой нетерпеливый? Осталось совсем чуть-чуть.
Если бы у меня была возможность, я бы резко встал с кровати и отнял бы этот проклятый альбом. Но она хитрая, устроилась подальше, да еще и на подоконнике, а моя травма не позволяет делать резкие движения. Пока что.
Доктор обрадовала меня новостью. Я смогу ходить и вести полноценный образ жизни. Всего несколько месяцев реабилитации, и я стану как огурчик. Но меня это не особо обрадовало. На поле я все равно не смогу выйти, как и не смогу повернуть время вспять, чтобы увернуться от противника. Ничего не вернуть, случилось то, что случилось. Я пытаюсь смириться со своей судьбой и, лежа один в палате, пытаюсь понять, почему судьба поступила так жестоко. Я спрашивал «почему?». Но одна только постановка вопроса не решит проблему.
Конец ознакомительного фрагмента.