Наш советский новояз
Шрифт:
ЕБИЛЕЙ — юбилей. Когда в 1970 году праздновали столетие со дня рождения В.И. Ленина, народ шутил, что в продаже появились духи «Запах Ильича», мочалка «По ленинским местам» и трехспальная кровать «Ленин всегда с тобой».
О том же, до какой степени нам тогда запудрили мозги этим самым «юбилейным годом», можно судить по такому анекдоту:
Приводят в отделение милиции задержанного на улице человека — то ли алкаша, то ли какого-то старого склеротика. А может быть, дело даже
— Ваше имя?
В ответ какое-то невнятное мычание.
— Фамилия?
Тоже никакого ответа.
— Где живете?
Тот же результат.
— Ну, хорошо. А какой у нас нынче год? Тоже не помните?
И тут лицо допрашиваемого озаряет радостная улыбка.
Нет, это он как раз помнит:
— Юбилейный!
Не только анекдот, но и сами эти словесные формулы не случайно вошли в язык и в массовое сознание именно в годы застоя. Причины для этого были самые серьезные.
При Сталине страна жила бурной идеологической жизнью. Что ни год — то новая идеологическая веха. Только-только разгромили «левых», как партия уже нацеливает нас на борьбу с «правыми». Коллективизация, индустриализация. Только-только расстреляли Каменева и Зиновьева, и уже — новый политический процесс: судят Бухарина, Рыкова, Ягоду.
А потом началась бурная смена идеологических вех — интернациональные лозунги спешно стали менять на национальные: постановление о «Богатырях» Демьяна Бедного, пакт с Гитлером, роспуск Коминтерна, новый гимн, армия надевает погоны…
Резкая смена идеологических вех стала основой всей идеологической жизни страны при Хрущеве: разоблачение культа Сталина, восстановление «ленинских норм», «коллективного руководства»…
И вот — застой!
Страна, привыкшая жить бурной идеологической жизнью, вдруг осталась без идеологии. «Малая земля» Леонида Ильича Брежнева даже дискуссию о языкознании заменить не могла, не говоря уже о более крупных событиях былой нашей идеологической жизни. И вот тут-то и начались все эти славные годовщины и юбилеи. Сначала крупные, а потом и помельче. Славная годовщина разгрома немцев под Москвой. Славный юбилей Ленинского комсомола. Славный юбилей советской милиции…
Мы просто не вылезали из юбилеев. Одна славная годовщина плавно перетекала в другую, следующую.
Ну, а когда все политические «славные даты» — даже не очень крупные — были отпразднованы, когда пришлось идти уже по второму и даже по третьему кругу, в промежутках между 50-летием, 60-летием и 70-летием главной даты справляли юбилеи помельче. И тут даже возник такой анекдот:
— Слыхал, какой юбилей будем отмечать в будущем году?
— Нет, не слыхал. А какой?
— Сто лет со дня рождения лошади Буденного.
Иногда на государственном уровне отмечались и годовщины со дня рождения или смерти разных деятелей культуры.
Юбилей Лермонтова, например, чуть было не отметили по первому разряду.
Был создан юбилейный комитет во главе с К.Е. Ворошиловым. А одним из членов комитета — кажется, даже заместителем председателя — был Николай
И вот собрался комитет на свое первое заседание, и Климент Ефремович предложил свой план проведения торжеств. План этот он придумал сам и, судя по тому, как он его излагал, очень был им доволен.
Согласно этому плану праздноваться юбилей должен был в Большом театре. Первое отделение — торжественная часть: доклад и все такое. Второе отделение — опера «Демон».
Все молча выслушали это предложение и, наверно, приняли бы его. Если бы не Асеев.
Николай Николаевич, никогда особой храбростью не отличавшийся, вдруг возьми да и скажи, что оперу «Демон» все-таки написал не Лермонтов, а композитор Рубинштейн. Поэтому не лучше ли будет провести торжественный вечер в «Ленкоме» (Театре Ленинского комсомола). Первое отделение — торжественная часть, доклад и все такое, а второе отделение — с успехом идущий на подмостках этого театра спектакль «Маскарад». В отличие от «Демона» пьесу эту сам Лермонтов написал.
Обиженный Ворошилов пытался настоять на своем, но членам комитета план Асеева показался более резонным. После недолгих прений его и утвердили.
Когда, отзаседав, все уже расходились, Ворошилов, прощаясь, сказал Асееву:
— Не любите вы нас, Николай Николаевич!
— Кого вас? — удивился и даже слегка испугался Асеев.
— Вождей.
Юбилей Лермонтова, впрочем, так и не состоялся. И вовсе не из-за этого мелкого инцидента.
Отмечать-то собирались столетие со дня гибели поэта. А дата эта пришлась на 1941 год: началась война.
Однако и без такой важной причины юбилеи писателей, поэтов, композиторов, художников редко дотягивались до государственного уровня. Исключение составляли разве только Горький и Маяковский.
Но было еще одно, главное исключение из этого общего правила — Пушкин.
В сталинские времена круглая пушкинская дата приравнивалась к главным событиям политической жизни страны.
Вот что говорит по этому поводу управдом, герой фельетона М. Зощенко «В пушкинские дни» (дело происходит в 1937 году):
Откровенно говоря, наш жакт не ожидал, что будет такая шумиха. Мы думали, ну, как обыкновенно, отметит в печати: дескать, гениальный поэт, жил в суровую николаевскую эпоху. Ну, там на эстраде начнется всякое художественное чтение отрывков или там споют что-нибудь из «Евгения Онегина».
Но то, что происходит в наши дни, — это, откровенно говоря, заставляет наш жакт насторожиться и пересмотреть свои позиции в области художественной литературы, чтобы нам потом не бросили обвинение в недооценке стихотворений и так далее.
Кроме этого — вполне обоснованного, кстати сказать, — беспокойства герой этого зощенковского фельетона тут же пытается использовать пушкинский юбилей в сугубо прагматических целях:
Гипсовый бюст великого поэта установлен в конторе жакта, что, в свою очередь, пусть напоминает неаккуратным плательщикам о невзносе квартплаты.
Такая попытка использовать Пушкина в общественных и даже государственных интересах может вызвать только улыбку. Но в другом рассказе Зощенко стремление «огосударствить» пушкинский юбилей выглядит уже не так невинно: