Наша фантастика № 2, 2001
Шрифт:
Девушка села напротив него и, положив локти на стол, принялась внимательно рассматривать Матвея.
Матвей покосился на нее, но продолжал в том же ритме работать ложкой. Обычно он стеснялся женщин, если его не задевали, конечно. Сейчас же он спокойно закончил анабес и принялся за рябчика.
— Сколько ни смотрю на вас, никак не пойму, кто вы. — Девушка улыбнулась, наверное, своей самой красивой улыбкой. — Ни геракл, ни витабрев, ни тем более мафусаилист не возьмет сразу два таких блюда. Холодный анабес и мясо. Подумать только. — Она перевернула красный и зеленый листки. — Здесь имеется
— Нет, — резко сказал Матвей.
— Но почему? — В глазах его собеседницы отразилось неподдельное изумление. — Ее едят все, даже мафусаилисты.
— А я не ем. — Матвей торопливо доел рябчика и поднялся. — Спасибо за компанию.
Он церемонно поклонился и направился к выходу. Девушка проводила взглядом его стройную широкоплечую фигуру, затем вскочила и бросилась вдогонку.
— Вы знаете, сегодня в парке празднуют День молодежи…
— Нет, не знаю, — сказал Матвей.
Она была очень красивая. А на станции, где работал Матвей, не было даже хорошеньких.
— Я думала, вы меня туда проводите, — прошептала девушка.
Матвей усмехнулся про себя, видя, как она силится определить, что за странно блестящая на нем одежда.
— Я с удовольствием провожу вас в парк, — сказал он, — с удовольствием.
Девушка сразу же самодовольно заулыбалась:
— Только если вы не очень заняты…
Ну вот, подумал Матвей, теперь будет делать вид, что это я пристал к ней.
— Я не занят, — сказал Матвей, — у меня отпуск. Последний день. Поедем на машине?
— Если вы не против, то пешком, здесь недалеко.
— Хорошо.
— Кстати, меня зовут Ия.
— Матвей.
Ия покосилась на своего немногословного спутника. Он шел равнодушный и к щитам гераклов с изображением муравья, и к плакатам, призывающим вступать в ряды мафусаилистов. Ничего не выражающим взглядом он скользил и по формулам единого поля, эмблемам витабревов.
Когда Ия прыгнула через искусственный ручеек и поскользнулась, он молниеносно подхватил ее под руку, и она едва не вскрикнула от прикосновения его сильных пальцев.
Ясно, на витабрева не похож, размышляла она, любой витабрев воспользовался бы транспортом. Мафусаилист? Но он ел мясо. Кроме того, силен. Но не геракл.
Она перевела взгляд с его легкой фигуры на перевитые чудовищными узлами мышц торсы двух встречных гераклов. Он был явно слабее. Но по сравнению с тощими мафусаилистами сам выглядел гераклом.
Парк встретил их замысловатыми фейерверками. Матвей спросил:
— Куда пойдем?
— Куда изволите, — сказала Ия и присела в реверансе.
Матвей огляделся. Прямо перед ним была площадка силомеров. Возле каждого из них стояли плотным кольцом гераклы и что-то радостно кричали. Особенным успехом пользовался «Динозавр», автомат, выполненный в виде вымершего ящера. При известной ловкости, точном расчете и хорошей физической подготовке его можно было опрокинуть на спину, что и считалось высшей оценкой.
Сейчас за бетонной стеной «Динозавр» гонялся за измученным атлетом, которому никак не удавалось схватить его за лапу. Группа гераклов, окружавшая аттракцион, свистом и шуточками выражала свое отношение к поединку.
Левее, за бассейном, находились
Возле лабиринта тоже толпилась группа витабревов, гоняя электронных зайцев в поисках выхода, но большинство стремилось в зал Высшей Логики.
За рощей поднимался купол мафусаилистов, там в темном зале можно было провести несколько часов в умиротворяющем трансе.
— Не знаю, что и выбрать. — Матвей развел руками. — Пойдем по часовой стрелке. Посетим по очереди все.
Неужели он из неопределившихся! Ия почувствовала себя разочарованной.
Был уже поздний вечер, когда они подошли к дому, где жила Ия. На веранде сидел старик и при свете люминофора читал газету.
— Дедушка, принимай гостя, — закричала Ия еще издали. — Загадочный принц из чужой страны!
Старик приветливо поздоровался и окинул быстрым взглядом сверкающую одежду Матвея:
— Из загадочной страны?
— Да, дедушка, — вздохнула Ия, — только я все больше боюсь, что он, как и мы, из неопределившихся.
— Боишься? — нахмурился старик. — Сколько раз я тебе говорил…
— Только не говори этого опять. — Ия чмокнула старика в щеку.
— Вы извините ее, — нервно сказал старик, — она считает, что быть неопределившимся чуть ли не позорно. Хотя именно это и есть единственно возможная позиция.
— Почему? — усомнился Матвей.
— Как почему? — Старик вскочил. — Разве вы не помните, что было с теми родственниками человека, что определились и надежно специализировались? Хотя бы те же обезьяны. Так они ими и остались. А человек до сих пор не может специализироваться, его руки, его мозг, он сам остаются универсалами, и только благодаря этому эволюция еще продолжается. Так будет и впредь. А эти — мафусаилисты, видите ли, долгую жизнь им любой ценой; витабревы, сжигающие свой организм в угоду гипертрофированному интеллекту; гераклы, ставящие свои мышцы превыше всего и ничего больше не желающие знать; другие более мелкие течения — или перебесятся, или, если дело зайдет слишком далеко, остановятся в развитии. Биостимуляторы — чудо века, но это и палка о двух концах. Пусть специализируются машины, а человек должен оставаться универсалом.
Он размахивал руками, длинные рукава халата нелепо болтались, но на Матвея эта горячая проповедь не произвела никакого впечатления.
Старик перестал жестикулировать, прошелся по веранде и сказал уже тихим голосом:
— Заходите почаще, мы еще поговорим на эту тему.
— Спасибо, — сказал Матвей и встал, — но я завтра утром уезжаю. Сюда я приезжал проведать родителей.
Да и о чем, собственно, они бы говорили? У него были другие взгляды и другие доводы. Кроме того, он был еще более специализирован. Он не выносил жары, сухого воздуха, громких голосов и многого другого. Он был гомо акватус, один из подводных людей, каких никогда не видели в этом небольшом городишке, но которых было много в приморских городах и особенно много — на дне океана.