Наша фантастика № 2, 2001
Шрифт:
А на картинке в книжке? Или мне эта картинка просто привиделась? Детство… Волшебник… Сказки… Возникла в воображении картинка из книжки — как замещение реальных воспоминаний…
Позвонить матери. Позвонить и спросить, кем был тот старик на лавочке. Она не может не знать. Она была уже взрослой женщиной!
Позвонить? Кому-то еще надо позвонить. Что-то важное.
Ах да! Шеф просил позвонить. Через соседей на меня вышел. Говорит, важное дело. Знаем мы, что это за важное дело. На работу выходить с завтрашнего дня. Некем меня, видите ли, заменить. Пошел он в задницу! Я отпуск взял на три недели. И телефон, значит, не зря отключил.
Надо покормить Феликса. Пусть пока будет Феликсом, потом, может быть, и переименую, если перестанет быть на Феликса похожим. Что, впрочем, вряд ли. Ой, какая большая собака вырастет! Ничего, как-нибудь справимся. А пока — такой
До чего же мягкие подушечки на лапках у щенков, пока они ходить не начинают!
23 июля
Мать плачет в телефонную трубку. Ничего толком не говорит. Бормочет что-то о Михал Иваныче из 74-й квартиры. А что тот Михал Иваныч? Можно подумать, я помню!
25 июля
Грациозно танцуют изящные цапли, Голенастые ноги подняв над водой. С тонких клювов спадают блестящие капли, Нарушая кувшинок беспечный покой. А под ними, в глуби, молчаливые рыбы, Улыбаясь своим примитивным мечтам, Повторяют телами речные изгибы, Чтоб добраться быстрей к безопасным местам. Но укрыться от острого взгляда непросто, И уже никуда невозможно свернуть. То одна, то другая взлетают на воздух, Обрывая в желудках стремительный путь. Предо мною встает незатейливый выбор: Выбирай, если можешь, судьбу по плечу. Не желаю я быть перепуганной рыбой, И безжалостной цаплей я быть не хочу. А кувшинки сверкают росой в отдаленье И сулят безупречный беспечный покой… Но меня никогда не прельщали растенья… И стою я в раздумье над быстрой рекой.28 июля
Почти неделю разбирался в старых бумагах. Сколько их, оказывается, накопилось! Журналы «Пионер». Тетрадки еще с первого класса. Анкета Любки Калиновой, которую она мне дала заполнять, как и всем, в шестом классе, а я потерял. «Прошу на все вопросы отвечать, ни одного из них не пропускать!» «Твой любимый цвет?» — «Желтый». «Красный». «Бордовый». «Всякие». — «Твой любимый литературный герой?» — «Тимур». «Динка». «Ромео и Джульетта». — «Что такое счастье?» — «Счастье — это любовь». «Счастье — это счастье». «Счастье — это все!!!» — «Зачем задавать такие глупые вопросы?» Только девчонки отвечали. Мне первому из парней дала. А я так и не ответил. И потерял.
Альбомы с фотографиями. Почетные грамоты. Песенник — тоже явно принадлежал кому-то из девчонок, даже не помню, как он ко мне попал.
Ворох бумаг пришлось собрать в аккуратненькие стопки (иначе ходить было невозможно), но обратно на пыльные полки я их не положу. Жалко. Не там их место. К тому же одна из полок мне позавчера сказала… Нет, то есть я, конечно, совсем не то хотел написать! Мне просто показалось. Или приснилось? Полнейшая бессмыслица. Уж если писать дневник — так записывать в него только те вещи, за которые хотя бы перед собой не стыдно. Забудем эту белиберду.
Кстати. Страничка из какой-то детской книжки. Картинка, а на ней — тот самый старик. Точно — он. И текста — ни слова.
Недавно приходила Людмилка. Жаловалась, что давно уже в ресторане не были. Туманно намекала на какого-то Вовчика. Я попытался прочитать ей свои последние стихи, но она не стала слушать, захлопнула снаружи дверь и убежала вниз по лестнице, не вызывая лифта. Жаль.
У щенка открылись глазки. Начал самостоятельно вылезать из коробки. Растет не по дням, а по часам.
Старик, сошедший с пожелтевшей странички из детской книжки, каждое утро встречает меня у овощного магазина.
— ДЕВУШКА, ПАЧКУ «СТЮАРДЕССЫ», ПОЖАЛУЙСТА.
31
Лежу на диване, стряхивая пепел в банку из-под соуса «Тысяча островов», и смотрю, как колышутся от дуновения ветерка легкие ярко-желтые занавески. Наконец-то у меня начало получаться то самое. Как в детстве. Лежать и не думать совсем-совсем ни о чем. Это сейчас я возвратил все мысли — когда начал описывать свои ощущения. А до этого их (мыслей) точно не было. И это я сам их прогнал. Получилось. Как только мысли вернулись, занавески сразу стали менее желтыми. И небо — менее голубым. И облака слегка сероватыми. Ничего, это правильно. Это так и надо. Нельзя же постоянно находиться в таком состоянии. Когда был маленьким, оно тоже было не всегда. Просто умел вызывать это состояние, когда захочется. И сейчас, кажется, научился. Ну-ка, немножко сосредоточиться и — р-р-раз! Получилось. Почти пять минут ни о чем не думал. Занавеска сразу ожила. Она состояла из маленьких, ничем не соединенных между собой цветов. На какое-то мгновение. Потом опять стала сама собой. А облака сложились в дорожку, по которой было бы так здорово бежать и бежать — туда, наверх, в синеву. А синева вдруг зазвучала, запела, позвала к себе.
Сколько малюсеньких крапинок, оказывается, на полированной поверхности книжного шкафа. Ничуть не меньше, чем было на том, что стоял тридцать лет назад у меня в детской. И каждая крапинка имеет какое-то свое, особое значение. Но разгадать это невозможно. А может быть, теперь — возможно?
Заходил шеф. На этот раз — сам. И не было шанса сделать вид, что меня нет дома. Принес тысячу баксов и целую гору бумаг. Я с ними поработал часок — и решил практически все проблемы, возникшие за время моего отсутствия. Сам себе удивился, до такой степени простым оказалось все то, над чем я раньше размышлял целыми сутками, а то и неделями. Но на работу я все же не выйду. И с бумагами пусть больше ко мне не приходят. Меня от них тошнит. И мой отпуск еще не закончился. И баксы мне не нужны.
Как колышется занавеска. Хочется просто лежать и смотреть на нее, не отрывая глаз. А цветок посередине так похож на сказочную царевну в кокошнике!
2 августа
Одна старая дворняжка на улице сказала мне, что Феликса уже пора кормить из блюдечка — овсянкой, куриным бульоном и даже тертой морковкой. Я так и поступил. Феликс ходит довольный.
Они смирились с тем, что раньше оговоренного срока я на работу не выйду, но теперь звонят мне по три раза в день и напоминают, что этот срок вот-вот истечет. Им мало, что по телефону я за несколько минут решаю все их глупые смешные проблемы! Они хотят, чтобы я находился на рабочем месте с 9.00 до 17.00. Этого я больше не хочу. Этого я не вынесу. Если они будут настаивать, я подам заявление об уходе. И дело не в том, что такому специалисту, как я, найти работу — раз плюнуть! Нет, я не буду искать новую работу. Я никогда больше не буду сидеть за компьютером. Я никогда больше не буду вести скучные разговоры и однообразные подсчеты. Я никогда больше не надену в разгар лета теплый пиджак и рубашку с жестким неудобным воротничком. Если мне нечего будет есть, я устроюсь дворником. Или ночным сторожем. Или гардеробщиком в библиотеку. Мне не так уж много надо. А все остальное время я буду смотреть на звезды. Или на облака, пронизанные солнечными лучами. Или гладить кончиками пальцев глянцевые черно-белые фотографии, на которых я так смешно улыбаюсь в окружении детсадовских друзей и подруг. Или вдыхать земляничный аромат старой маминой помады, найденной на антресолях вместе с закопченным чайником. Я буду ходить в рваных джинсах и старых кроссовках по незнакомым улицам родного города. Я буду часами лежать на заросших зеленой травой газонах, покуривая дешевые сигареты. Я буду разговаривать со старыми вислоухими дворняжками. Я буду свободен. И никому ничем не обязан.
3 августа
И я буду летать.
Ура, я буду летать!
Сегодня я в первый раз полетел.
Наверное, на самом деле я оставался в своей кровати.
Но мне казалось, что я летаю по-настоящему. Таким, какой я есть. Из плоти и крови.
Сначала я кружился по комнате. Кружился и смеялся. Заглянул за шкаф. Ничего интересного — только толстенный слой пыли и паутина. Облетел всю квартиру, заглядывая в самые потаенные уголки. Подразнил забавного паучка за книжным шкафом. Нашел свой любимый маркер, закатившийся далеко под диван. Только что проверил — он и правда там оказался. Хотя тогда мне это было абсолютно безразлично. Да и сейчас, пожалуй, тоже…