Наша фантастика, №3, 2001
Шрифт:
— Ах вот оно что…
— Если ты наведешь на нее свое зеркало, то, может быть, увидишь, что она на самом деле муха. А я сразу увижу. Только меня надо позвать, чтобы я был рядом, когда ты будешь обливать ее светом зеркала. Я сразу явлюсь, товарищей своих прихвачу, и… Ну, дальше мое дело. Вот это и будет значить, что ты выдал мне воровку!
Тут я снова вспомнил про третий тур.
— Послушайте, человек она или муха, но я не могу выдать вам Нин. Если вы с ней что-то сделаете, нас с Олли не допустят к третьему туру соревнований. Для нас это очень важно.
— Ну
— Прекрасно шутит ваш народ, — пробурчал я. — Ну ладно, ладно, я выдам вам воровку. Только через несколько дней. А?
— Несколько дней? Пускай. Но на твоем месте я бы торопился, ведь это в твоих интересах. Люди — наивный народ. Многие из вас даже не подозревают, что мухи сосут из вас, людей, жизненный сок, энергию. И чем взрослее сама муха, тем больше сока ей надо на пропитание. Твой раб не сможет долго быть для тебя щитом, его энергии надолго не хватит…
Мне стало как-то совсем не по себе. И страшно, и тревожно. Я заметил, что в протяжение нашего со стрекозой общения Олли не совершил ни единого движения. Сок, движение, энергия…
— Шилол с ней, с энергией. А с Олли я сам разберусь. Лучше скажите, что я должен делать? Только поточнее.
— Просто облей ее светом зеркала, ну как меня только что. Плесни как следует — не жадничай! Но перед этим ты должен позвать меня три раза. Между прочим, меня зовут Дидрэк. По-моему, очень красиво!
— По-моему, тоже…
Когда я выволок лунатика Олли из комнаты и отдал Нин компас, она не сказала ничего. Ни «молодцы!», ни «поздравляю с выполнением секретного задания!», ни хотя бы «ну-ну».
Мы двинулись в обратный путь. Время от времени она посматривала на нас словно и впрямь ждала, когда нам карачун придет. Но потом успокоилась — наверное, нашла какое-то подходящее объяснение. И компас она как будто не заметила — только отрешенно улыбнулась, словно влюбленная барышня при виде захватанной призмы почтового футляра с дорогими сердцу каракулями на лицевом ребре. Она спрятала сияющий патиссон в напоясной карман.
Из этого я, конечно, сделал бы вывод, что радость от получения компаса гораздо больше удивления по поводу того, что мы с Олли все еще живы. «Сделал бы вывод» — здесь это «бы» очень к месту. Я его не сделал — я вообще ни хрена не соображал тогда. После разговора со стрекозой моя соображалка напрочь отказалась работать. Наверное, исчерпала ресурс.
Черных сетей на палубе больше не было. Убрали, наверное. Кто? Видать, те, кто их ранее развешивал. Стрекозы или, может, их личинки. Даже подумать было страшно, что, вероятно, палуба так и кишит всякой насекомой нечистью, разве что невидимой…
Палуба, кстати, изменила окраску. Она теперь была розовой, как миндальный цвет. По фальшбортам сияли цепи красной шпинели, аквамарина и желтых топазов. Надо ли говорить, что вопроса, зачем стрекозы
Я шел, с нечеловеческими усилиями отдирая от Пола то одну ногу, которая через секунду прирастала к нему снова, то другую. Судя по уродливым пантомимам Олли и Нин, по слону досталось и им. Горбун Олли с трудом отрывал ноги от розовой липучки. Крякая и сопя, он пробирался к спасительной лестнице. Нин — та вообще чуть ли не на карачки встала, мне до ужаса хотелось ее пнуть, муху эту ненормальную.
Мне показалось, что на палубе мы провели несколько часов — мы потратили их на преодоление пятидесяти шагов, отделявших бортовую лестницу от центральной мачты. Нин не кричала нам «Здесь отдыхать нельзя!». Но мы оба не сомневались — отдыхать нельзя. Редкий случай, когда можно употребить выражение «не было ни тени сомнения» по прямому назначению.
Мы корчились и корчились.
Даже во времена, когда мой новый наставник решил, что мне не мешает «спустить жирку», когда я бегал и прыгал совокупно столько же, сколько все зайцы и косули округи в апогей брачного сезона, я не уставал так безысходно.
Страшно было подумать, что случилось бы, если б я разбил тот купол. Если, конечно, верить стрекозе.
По правде говоря, когда я бухнулся наконец на дно лодки, я был готов допустить, что вот сейчас умру. Нет, я говорю это как поют — изнутри. К Шилолу всякие «эпические преувеличения»! Я совершенно серьезно допускал, что, возможно, я, Игрэ Од из уезда Медовый Берег, сын ловца губок, год рождения 478-й Эры Двух Календарей, в течение минуты или нескольких минут распадусь на мясо и эфир под воздействием неблагоприятных условий окружающей среды.
Паду, сраженный кознями мух, а может — стрекоз.
Но я не распался и не пал. Потому что стоило Нин занять свое место на корме и взять в руки весло, как в голове у меня снова щелкнула «гнида».
Мы сидели на берегу, по-бакланьи нахохлившись. Наша Нин снова куда-то ускакала. Настроение было похоронным.
На самом деле мы вышли размяться. Погудеть деревянными мечами, покрутить ведущие танцы третьего тура, прийти в форму.
Какое там!
Я с трудом вытерпел минимальное время выдержки первой тренировочной стойки. Меня прошиб какой-то нехарактерный, какой-то маслянистый пот, и меч задрожал у меня в руках.
Карманное зеркальце Олли (то самое, вздрогнуло какое-то новое «я» во мне, но я живо заткнул ему пасть) показало, что глаза у меня гноятся, а лицо цветом напоминает печеный картофель со снятой кожурой.
Олли? Он кашлял теперь будто чахоточник — на него даже нападать было противно. Типа, как на сироту убогого.
Такая вот вышла у нас тренировка.
— Слышишь, Игрэ, ты поверил, что это был корабль?
— Ну… а что же это было?
— Я же не спрашиваю тебя — что?
— Ну, допустим, корабль. А что — стоит в воде, не тонет. Мачта есть. Охранительный кристалл. Значит, корабль.