Наша фантастика, №3, 2001
Шрифт:
Усмехнувшись, я воткнул шило в край бадьи и принялся мыться. В конце концов, если мне предстояло снова жить среди людей, то и выглядеть я должен был как человек, а не как живой мертвец.
Поскольку я не мог чувствовать исходящий от меня запах гниения, я старательно тер себя мочалкой, снова и снова ныряя с головой в воду. Во время одного из таких погружений я с некоторым удивлением понял, что могу находиться под водой сколь угодно долгое время, потому что, как и всякий мертвец, не испытывал потребности дышать. Мне нужно было
Решив, что уже смыл с себя весь трупный запах, я попытался оттереть и пятна на коже. Я старательно тер мочалкой большое темно-синее пятно на левом предплечье до тех пор, пока с руки не начала слезать кожа.
Выбравшись из бадьи, я обтер свое ужасное тело, оделся в чистые одежды, приготовленные сестрами, перевязал руку полоской белой материи и, расчесав волосы, вышел к сестрам.
По тому, как напряглись их лица и опустились уголки губ, я понял, что от меня по-прежнему смердит.
— Ты превосходно выглядишь, Лазарь. — Губы Марии расплылись в натянутой улыбке. — Но…
— Что?
Не знаю, что увидела сестра в моих мертвых глазах, только лицо ее внезапно сделалось белым, как саван. Дернув подбородком, словно пытаясь проглотить застрявший в горле кусок, Мария опустила взгляд к полу.
— Ты был мертвым четыре дня, Лазарь, — тихо произнесла она.
— Я и сейчас мертв, — спокойно ответил я сестре.
Мой голос скрипел и скрежетал, точно мельничные жернова, перетирающие крупный речной песок.
— Нет-нет, — быстро затрясла головой Мария. — Иисус воскресил тебя к жизни.
— Он заставил мой дух вернуться из Небытия, — возразил я сестре. — Но я по-прежнему мертв, — я слегка развел руки в стороны. — И я не понимаю, зачем он это сделал.
— Он совершил великое чудо, прославляющее Бога, Сыном которого он является, — ответила на мой вопрос Марфа.
Взгляд ее при этом сиял так, словно в нем отражался тот самый Божественный Свет, о котором так много говорит Назаретянин.
— Может быть. — Я решил не спорить с сестрами. — Но мне от этого не легче.
— Иисус сказал, что тебе потребуется какое-то время для того, чтобы вернуться к нормальной жизни, — сообщила мне Мария.
— А он, часом, не сказал, когда от меня перестанет вонять? — с усмешкой поинтересовался я.
— Иисус сказал, что мы должны верить, — смиренно склонила голову Мария.
— Верить? — Я снова не сумел удержаться от усмешки. — Он считает, что если я буду верить, то мое тело перестанет гнить?
— Ты снова жив, Лазарь…
— Я по-прежнему мертв, сестра. Разве ты не чувствуешь, как от меня смердит?
— Тебе просто нужно будет еще раз как следует помыться, — сказала она. — А пока тебе поможет это. — Сестра протянула мне кувшинчик с благовониями.
— Откуда у тебя это? — удивился я. — Благовония стоят немалых денег. Или за те четыре дня, что я был мертв, жизнь стала иной?
— Эти
— Он всегда и обо всех проявляет заботу, — тут же добавила Мария.
Я не стал спорить с сестрами. Просто скинул с плеч хитон и опустил его до пояса, позволив им умастить мое разлагающееся тело благовониями.
После того как запахи лаванды, шафрана и мира заглушили вонь гниющей плоти, я снова надел хитон и сел к столу.
— Ты, должно быть, ужасно голоден, — с доброй материнской улыбкой посмотрела на меня Марфа. — Ты ведь не ел целых четыре дня.
В этом она ошибалась. Глядя на блюда, которые в нашей семье подавались на стол разве что только на Пасху, до которой оставалось еще шесть дней, я не испытывал ни малейшего желания что-либо съесть. Мертвые не нуждаются в пище.
Чтобы не обидеть сестер, я проглотил пару маленьких кусочков маринованной рыбы и ломтик вареного мяса. Еда не доставляла мне удовольствия, поскольку я не чувствовал ее вкуса.
Надеясь избавиться от сухости в горле, я выпил большую чашу воды с лимонным соком. Вернее, не выпил, а, запрокинув голову, влил воду себе в горло.
Влага во рту держалась всего пару минут. После этого язык мой снова превратился в сухое мочало, а выпитая вода стала распирать живот с такой силой, что мне пришлось выбраться на двор.
Выбежав за порог дома и забежав за угол, я обхватил живот руками и согнулся пополам, почти коснувшись головой земли. Вода потекла из меня через рот и нос. Вместе с ней через горло выскользнули и те кусочки пищи, что я проглотил.
Освободив желудок, я вновь вернулся к сестрам.
— Все в порядке? — спросила Мария.
Я улыбнулся и снова присел к столу. Но ни есть, ни пить я уже не стал.
— Сегодня жители Вифании готовят Иисусу вечерю, — сказала Мария. — Он хочет, чтобы и ты на ней присутствовал.
— Я никуда не пойду, — покачал головой я.
— Вечеря устраивается по случаю твоего воскрешения, — с укором посмотрела на меня сестра. — Если ты не явишься на нее, как после этого станем мы смотреть людям в глаза?
В этом Мария была права. Мне-то, поскольку я был мертв, не было никакого дела до того, что станут думать и говорить обо мне люди. А сестрам жить среди них, даст Бог, еще не один год.
— Хорошо, я приду на вечерю.
Перед тем как выйти из дому, сестры еще раз умастили мое тело благовониями. Стоя перед ними обнаженным по пояс, я обратил внимание на то, что трупные пятна на моем теле сделались еще больше и насыщеннее по цвету. Это означало, что вскоре никакими благовониями невозможно будет перебить мерзкий смрад, исходящий от моего разлагающегося тела. Но сестрам я ничего говорить не стал. Пусть до времени тешат себя надеждой, что их умерший брат снова вернулся к ним.