Наша фантастика, №3, 2001
Шрифт:
— Ты чего здесь забыл? — Ник вышел на площадку и прикрыл за собой дверь. — Или хочешь взаймы попросить?
Ром отступил на шаг, виновато улыбнулся:
— Мне в конторе дали твой адрес. Принес твою долю. — Он торопливо присел, поставил сумку на пол, расстегнул и принялся рыться в ней, бормоча: — Ч-черт, где же? Я все по-честному… Мне лишнего не надо…
Он выпрямился, протянул Нику плотную пачку купюр, но Ник спрятал руки в карманы и, прищурившись, холодно спросил:
— Ты что, добрался до финиша и выиграл суперприз?
— Нет. Но мы обошли тех, других, и мне выдали вознаграждение. Бери, твоя доля. Я
— А не желаешь, чтобы я тебя по голове твоим коньячком отметил? — сдавленно произнес Ник. — Думаешь, я возьму деньги у такой сволочи, как ты? Что, совесть заела?
— Ник, перестань! Я просто прикинул, что у одного больше шансов, чем у двоих. Я ведь мог бы дойти, если бы выносливости побольше. Там ведь уже не было ни оползней, ни ям. Возьми, деньги твои.
— Тебе не приходилось считать ребрами ступени, начиная с восьмого этажа до самого низа? — осведомился Ник.
Ром опустил руку с деньгами и вновь виновато улыбнулся:
— Ник, мне просто не хотелось тебя будить. Но я лез за нас с тобой, за нас обоих. Если бы я хотел тебя облапошить, я бы не пришел сегодня. Может, поговорим за бутылкой?
Ник не пошевелился, только стиснул зубы так, что вновь вздулись желваки на скулах.
— Я ведь, кажется, понял, что это такое, Ник! Это игра, обыкновенная игра, в которой делаются ставки. Муравьи на кучке песка. Имею право подкопаться под чужих муравьев, имею право засыпать их песком, устроить им обвал, но не более трех раз, Ник, не более трех раз! Время ограничено, и чьи муравьи сумеют подняться выше по кучке, тот и победил. Мы муравьи, Ник!
Ник вынул руки из карманов и сжал кулаки. Наклонился, поднял звякающую сумку Рома и направился к лестнице. Разжал пальцы — и сумка исчезла в пустоте между перилами. Снизу донесся звон бьющегося стекла. Ник повернулся к оторопевшему Рому и медленно сказал:
— Даже если это игра… Мы не муравьи, мы — люди. А ты сволочь, Ром, потому что никто не давал тебе права что-то решать за меня. А теперь убирайся отсюда, иначе отправишься вслед за своим коньяком. Ступай добывать свой суперприз.
Ром взглянул на него и молча подошел к лифту. Когда дверцы распахнулись, он сказал, прежде чем шагнуть в кабину:
— Я положу их в твой почтовый ящик, Ник.
Кабина, подрагивая, ползла вниз. Ром прислонился спиной к исцарапанной стенке и, не моргая, смотрел на противоположную стенку, покрытую засохшими потеками какой-то дряни. Он вновь видел песчаный склон под жарким небом и гребень в вышине. Он был уверен, что там, за гребнем, нет никакого суперприза. Просто такой же голый склон, по которому тоже карабкаются вверх люди-муравьи. И там тоже не видно горизонта, и из тумана тоже глядит кто-то, глядит на муравьев, копошащихся на песке…
Гинтас Иваницкас
И ПРОЧЬ ГОНИ ВСЕ МОИ СНЫ…
Who called these dead to dance?
Was it the young woman
learning to play the «Ghost
song» on her baby grand.
Кто созвал этих мертвецов на танец?
Это молодая женщина
учится играть «Песню привидения»
на своем детском рояле.
Моментальный снимок: небо,
Небо: изумрудно-зеленое, рассеченное мелкими золотистыми жилками, усеянное неузнаваемыми созвездиями. Несколько молочно-белых тучек, зависших над самой линией горизонта. Та, что слева, похожа на застывшего в прыжке тигра.
Море: необычно темная, почти черная, вода, украшенная белыми гребнями волн, которые пенятся, словно шампанское. Кажется, что там, в пучине, кто-то устраивает большой бал, куда приглашены тысячи гостей. Хотелось бы это увидеть, да не дано: поверхность воды темна и непроглядна, на ней не отражаются ни звезды, ни местное подобие луны — только что взошедший золотой диск.
Берег: волны, будто огромную порцию мороженого, лижут песок, имеющий более красный оттенок, нежели тот, к которому привыкли наши глаза. Несмотря на различие, когда ветер поднимает этот странного цвета песок в воздух, он точно так же противно просачивается под одежду и заставляет щуриться. Песок не только на берегу, но и по всей суше, сколько охватывают глаза. Лишь немного синеватых растений, слегка напоминающих гигантские кактусы, нарушают монотонность пустыни. Единственный след людской деятельности: настоящий салун в стиле Дикого Запада, чьи окна светятся, маня войти и попробовать на вкус местное виски.
Человек: темная фигура в широкополой шляпе стоит на берегу, спиной к салуну, и курит. Огонек сигареты не освещает его лица. Поверьте мне на слово, это к лучшему. Ни к чему видеть это лицо — не самое приятное зрелище, особенно с левой стороны. Хорошо знаю, о чем говорю, ибо этот человек — я сам.
Сигарета: шипит, падая в воду, но шум прибоя поглощает звук. Я поворачиваюсь и иду к салуну.
Жирная морда бармена так и сияет — видать, надеется, что сегодня будет немало выпито и хорошо за это заплачено. Под потолком висит синяя туча табачного дыма — посетителей полным-полно. Шум не стихает ни на секунду. Ругань пьяных мужчин, громкая и грязная, изредка женский визг, когда кто-нибудь из посетителей пытается ущипнуть обслуживающих баб. Они здесь не только для уборки грязных стаканов и тарелок, но и для того, чтоб действительно обслужить клиента, если он того пожелает (вы понимаете, что я подразумеваю, говоря «обслужить»?).
Скрипка, жалобно рыдающая в руках у неопрятного старикашки, не в силах перекрыть весь этот шум. Я сижу достаточно близко к нему, и у меня возникает подозрение, что скрипка рыдает от неумелого обращения с ней. Потягивая виски янтарного цвета, стараюсь ни о чем не думать и расслабиться, чтобы пропало чувство зияющей внутри меня пустоты. Среда, конечно, не очень благоприятна для этого, но поскольку мне не повезло забыться нигде, так чем же плохо здесь?
Внезапно у одного из грубо сколоченных столиков начинается возня: кто-то кого-то поймал на шулерстве. Названный шулером встает и выстрелами из револьвера заставляет всех своих компаньонов по игре замолкнуть навеки. Потом, повернувшись лицом к другим посетителям салуна, все еще размахивая дымящимся кольтом, взрывается смехом. Нет, это не хохот, это вой довольного собою одичавшего охотника.