Наша непостижимая бесконечность
Шрифт:
При виде Элоизы, которая брела вдоль бассейна, у меня внутри все задрожало от вышеупомянутых нервов. На ней были джинсы и школьное худи. Слишком повседневно для нее. Когда она скрылась на теннисном корте, я оглянулась на часы. Видимо, ей тоже было сложно уснуть.
Что ж… Если мы обе не спим…
Я бросилась в гардеробную и схватила первые попавшиеся джинсы и кофту. Потом почистила зубы, надела кроссовки и выбежала в прохладный утренний воздух.
Когда я нашла Элоизу, она сидела в центре корта со скрещенными ногами. Мои шаги испугали
Ее кожа на контрасте с рыжими волосами казалась белой, как мел, а под глазами темнели круги. Я впервые видела ее настолько растрепанной, что было неудивительно. Наверняка она страдала от ужасной похмельной хандры.
О, и конечно еще была такая мелочь, как ее выплывший наружу секрет.
— Что ты здесь делаешь? — устало спросила она.
— Не могла уснуть. — Я села рядом, вытянула ноги и, скрестив лодыжки, откинулась на руках, надеясь своей расслабленной позой немного уменьшить напряжение между нами. — Увидела, как ты пошла сюда.
— Я пошла сюда, чтобы побыть в одиночестве.
— Окей. Но теперь я здесь. Поговорим?
Она нахмурилась.
— Чего ты хочешь? Шантажировать меня?
Я вздрогнула.
— Похоже, ты слишком долго жила в своем мире.
— Или просто понимаю людей и их мотивы. Я не дурочка, Индия. Я могу разглядеть амбициозного человека и знаю, что больше всего ты хочешь быть популярной, поэтому я особенно не хотела, чтобы обо мне стало известно тебе. — Ее нижняя губа задрожала, и она прикусила ее.
— Ты права, — согласилась я. — Я хочу стать популярной. В прошлом году я была самой популярной девушкой у себя в школе. Мне это нравилось. Жизнь была лучше, когда я была популярна.
Она сузила глаза.
— Жизнь была лучше? Что это значит? Это как-то связано с тем, что ты не зовешь Хейли мамой?
Я судорожно выдохнула.
— Не у одной тебя есть секреты. Со мной кое-что происходило несколько лет назад. Мой отец… Скажем так, он был плохим человеком.
— О. — Ее воинственность частично растворилась в неуверенности. — Сочувствую.
— Всякое случается, верно? — Я с фальшивой небрежностью махнула рукой. — Впрочем, это сделало меня сильнее. Придало мне решимость.
— Стать популярной? — Элоиза внимательно разглядывала меня. — Потому что ты думаешь, что никто не сможет причинить тебе боль, если ты на вершине. У тебя есть власть. Есть контроль. Есть те, кто заметит, если с тобой что-то случится.
Я неловко покраснела. Потому что отчасти она была права.
— Да, поэтому.
Она продолжала смотреть на меня, словно, узнав часть правды обо мне, захотела узнать еще больше.
— Я бы никогда не смогла растоптать человека, чтобы вновь стать популярной. Я всякой бываю, но только не подлой, — произнесла я.
Мы немного помолчали, пока я не набралась храбрости, чтобы спросить:
— Почему ты боишься рассказать людям правду?
Элоиза впилась в меня взглядом, и я решила, что она не ответит. Однако потом она оглянулась
— Не здесь.
— В домик у бассейна? — На меня снизошло облегчение от того, что она согласилась поговорить.
Она кивнула, и я тоже встала. Домик все еще был не заперт, так что мы проскользнули внутрь. Я включила свет и пошла на кухню.
— Чай? Кофе?
— Там оставался зеленый чай.
Заваривая его, я то и дело оглядывалась, чтобы убедиться, что она все еще на диване. Она сидела, глядя на свои руки.
— Хотелось бы мне знать, какие слова смогут убедить тебя, что мне можно доверять. — Я подала ей чай и села в кресло напротив.
Ее ладони обняли чашку.
Я ждала.
Долго ждала.
Наконец Элоиза посмотрела на меня. В ее глазах блестели слезы.
— Иногда я чувствую, что схожу с ума.
Я очень надеялась, что она не примет сочувствие у меня на лице за жалость, но, кажется, она все поняла верно, поскольку продолжила:
— Я не знала, что мне сегодня делать. Игнорировать тебя? Поговорить? Возненавидеть? — Она скованно улыбнулась. — Но, видимо, я просто устала притворяться.
— Знаю, ты наверняка не поверишь мне, но я понимаю тебя больше, чем ты можешь представить.
— Нет, я верю тебе, Индия. Я всегда замечала в тебе что-то такое… Просто неправильно это интерпретировала. Теперь я знаю. — Она пожала плечами. — Ты тоже ущербная.
Я поморщилась.
— Не лучшее слово.
— Зато правдивое.
— Почему ты ущербная, Элоиза? Зачем тебе быть такой? Почему ты боишься рассказать всем правду?
— Ты знаешь, что, когда мне было тринадцать, я потеряла маму?
— Да.
— Смерть самого близкого человека наносит ущерб, Индия. Такая потеря оставляет за собой обломки. А мы с мамой были близки. Я знала, что мне повезло. Мои родители очень любили друг друга, и я даже не представляла, что папа сможет оправиться. — Она расслабилась на диване, глядя куда-то в пространство перед собой. — Для меня же все было иначе. Я помню, какую боль ощутила, как неожиданно осознала, что все в жизни временно. Чем старше я становилась, тем более обманутой чувствовала себя. Мои ровесники… Они не знали, что значит скорбеть. Чувствовать такую сильную боль. Смотреть на друзей и не понимать их, потому что важные в их представлении вещи кажутся тебе глупыми и незначительными, ведь ты знаешь, что именно по-настоящему важно.
По ее щекам текли слезы, и она поспешно стирала их.
— Хотя был еще Финн. Он понимал меня. И папочка понимал. Он мой лучший друг, знаешь? Мой отец — мой лучший друг, мой герой и весь мой мир. Если я потеряю его, то не знаю, смогу ли оправиться. А если я потеряю его из-за того, что предпочла бы влюбиться в Анджелину, нежели в Брэда, то никогда не прощу себя. Только не за этот выбор.
— А это выбор, Элоиза? — Я наклонилась вперед, желая лучше понять ее. — Ты ничего не можешь поделать с тем, к кому тебя влечет.