Наша Няша
Шрифт:
– И не говори, – вовсе не обиделась мудрая старая женщина и взялась руководить процессом: – Сегодня же начнём паковать книги. Нам бы с тобой день простоять да ночь продержаться. Только упакуемся, тотчас же съедем. Сессию досдашь. Мало ли. Вдруг решишь закончить? Как передохнёшь чуток. Насчёт твоей работы подумаем. Давай-ка сворачиваться, – недовольно поморщилась она.
Из дальнего уголка сквера донеслось вперемежку со смехом:
Мы рады встрече, но если кто-то
Так я отвечу, что мы без докторов болезни лечим
Бокалом доброго вина,
Так добрый вечер! Привет с большого бодуна!
В детстве Маняша просто обожала казавшихся вечно беззаботными музыкантов Дюны. Теперь же хотелось, чтобы кое-кто заткнул свою музыку, и заткнулся сам. А ещё хотелось, чтобы нынешний серьёзный разговор не закончился пустой болтовнёй. Быть не в восторге от родителей – это одно. А принять настоящее взрослое решение…
– Хороший денёк, – с кряхтеньем поднялась бабуля.
И преспокойно потопала прочь из сквера. Маняша показала ей вслед язык и сунула термос в сумку.
– Я всё вижу! – радостно сообщила бабуля.
Привет с большого бодуна– ответили ей издалека весёлые ребята без комплексов.
Глава 1
Лучше геморрой, чем муки совести, ибо первый лечится
Выскочив из автобуса, она отметила краем глаза знакомую сутулую фигуру парня с нечёсаными лохмами на голове. Чёрная тройка на нём смотрелась не лучше, чем на их попугае семейные трусы отца – высмеяла Маняша нелепого модника.
Прежде чем заметила на его лице невыразимую тоску смертельно раненного человека. Длинные худые пальцы мяли сигарету. Она тлела, пальцы дрожали. Глаза Кудыкина уставились в пустоту слепыми бельмами.
– Миш, ты чего? – не смогла пройти мимо внучка своей бабушки.
Её всегда пробирало при виде чужого горя. До самых-самых потаённых душевных закоулков. Ноги сами собой поднесли к одногруппнику. Рука без спроса легла на опущенное плечо – оно дёрнулось, Кудыкин даже не обернулся.
– Я не уйду, – твёрдо уведомила девушка, всерьёз постигающая цену себе и окружающим. – А ты не останешься здесь один в таком состоянии. Тем более перед зачётом, о котором ты знаешь только понаслышке. Совсем не готовился?
Кудыкин повёл головой, упорно не желая общаться.
– Значит, не пойдём на зачёт вместе, – продолжала безжалостно давить Маняша.
Чувствовала, что ему это нужно. Бабуля говорила: упрямей всех отвергают участие те мужчины, которые больше всех в нём нуждаются. И Кудыкин на глазах сдавался. Растерянно заморгал, словно очнулся в незнакомом месте. Неловким движением сломал сигарету.
– Иди, – выдавил он, сглотнув так, что подпрыгнул острый кадык на худой шее. – Я… потом. Скоро.
– Уже бегу, – иронично поддакнула Маняша, поправив свалившийся на глаза локон.
Кудыкин медленно обернулся. И чересчур пристально посмотрел в глаза настырной липучки.
– Ты сегодня… ничего, – выдавил он комплимент.
Ну, сегодня, положим, она такая же, как всегда. Только немного измотана вчерашним переездом, который украсил грандиозный прощальный скандал. А так всё без перемен. Тёмно-русые волосы уложены в стиле ампир – бабулина школа. Сзади рыхлый воздушный пук, на висках волнистые пряди – очень женственно и необычно.
Джинсы, белая широкая рубаха с пышными воланами по вырезу и рукавам. Сверху широкий жилет. Ничего выдающегося.
– Будешь говорить? – потребовала конкретики Маняша, демонстративно глянув на обычные часики. – Или я не попаду на зачёт?
Кудыкин тяжело выдохнул, ещё больше ссутулился и объявил просто чудовищную вещь:
– Мамка умерла.
Маняша обомлела. Смерть матери – какой бы та ни была – самый ужасный удар судьбы. Сирота – как она для себя понимала – это уже не ты. Какой-то калека, из которого выдернули стержень. Муха с оторванными крыльями, что снова и снова тщится взлететь с подоконника, где её ждёт голодная смерть. Смерть мамы это самое и есть: вечный голод опустошённой души.
– Миш, повтори, – жалобно пробормотала она.
– Мамка умерла, – опустив голову, глухо пробубнил он и шмыгнул носом. – Вчера хоронили.
Двадцатишестилетний парень, казавшийся однокурсникам вполне взрослым мужиком.
– Господи! – взметнулась её рука к небритому помятому лицу и принялась гладить заросшую щёку: – Как же так?
Кудыкин накрыл её руку своей. Дёрнул губами в попытке улыбнуться.
– Миш, пойдём куда-нибудь, сядем, – попросила Маняша, стесняясь его порыва и осторожно отбирая руку. – Что-то у меня коленки размякли.
– Выпить хочешь? – спросил незатейливый представитель не слишком одухотворённой молодёжи.
Чем привык спасаться от всех бед, то и предложил. Весьма кстати, ибо Маняшу это привело в чувство. Она встрепенулась и цапнула его за руку: жёстко, требовательно.
– Выпить не хочу. Некогда. У нас с тобой зачёт.
– Так я ж… – растерянно заморгал Кудыкин светлыми длинными роскошными ресницами. – Не готовился.
– Войдём вместе, – командовала Маняша, утягивая его за собой. – Сунешь мне билет, я тебе всё напишу. На допы ты, конечно, не ответишь. Но зачёт получишь.