Наша Няша
Шрифт:
Они снова покинули деревню, и тут в интерфейсе запиликала напоминалка: через час в бассейн. Маняша переполошилась: оставлять ребят посреди дороги опасно даже на земле бесов. А ей-то возвращаться на это самое место. Батя успокоил: мол, они доберутся до следующей деревни и там остановятся. А он вернётся и подождёт хозяйку тут. На том и порешили.
Девчонки были наготове. Сидели в коридоре парой склеившихся на морозе воробышков. Каждая прижимала к груди собранный для бассейна пакет.
– Я быстро, – пообещала им Маняша, юркнув в туалет.
Шанс
– Держи, – сунула ей бабуля собранную сумку. – И не спускай там с них глаз.
– Она хорошая, – подняла на бабушку глазёнки Васька. – Маша нас не утопит.
Хмыкнув, бабуля доложила:
– Такси встречайте внизу: я вызвала. Всё. Кыш отсюда! – замахала она руками. – Кыш-кыш-кыш!
– Кыш-кыш-кыш! – весело зашикали сестрёнки, вывалившись в коридор.
Маняша вздохнула и потопала следом. Бассейны терпеть не могла. Вода с хлоркой рождала ощущение, будто она лабораторная мышь, запущенная в банку в каким-то раствором. Но делать нечего: детьми нужно заниматься. Хотя бы ради бабули, погрязшей в них всем своим существом.
В принципе, они совсем неплохо провели время. Мишка накупил сестрёнкам всякой спасательной всячины: наволок целую гору. Но с собой Анна Иоановна выдала им только нарукавники. Алиса быстро вошла во вкус и принялась плавать: целеустремлённо и методично. Может, её в секцию отдать – размышляла Маняша, ловя расшалившуюся Ваську.
Впрочем, это не её дело. Она не пыталась, да и не желала становиться сестричкам матерью. Ею – даст Бог – станет женщина, которая войдёт в дом Кудыкиных хозяйкой. У Альки с Васькой не должно быть болезненно раздвоения с метаниями: кто же для них стал кем?
Ещё одна муторная традиция: мыться, сохнуть и одеваться после бассейна. Маняша пригрозила: если все эти процедуры не закончатся в темпе, заглянуть в магазин на углу и купить что-нибудь вкусенькое уже не успеют.
Что-что, а сосредотачиваться на проблеме барышни Кудыкины умели. Бросив щебетать и баловать, послушно подставляли под фен головки. А пока Маняша сушила свои лохмы, птички-сестрички оделись. Нахохлились, сидя на лавке, и укоризненно пялились на нерасторопную няньку.
Когда вышли из такси, у дома их ожидал сюрприз. На лавке у подъезда сидел Лобачевский. Как обычно, в чёрных дорогих брюках и такой же рубахе. Поначалу – когда она только узнала о его существовании – Маняше это показалось позёрством. Подделкой под какой-то киношный образ. Но позже она поняла: ему просто нравится чёрный цвет. Другого на нём ни разу не видела. Ни летом, ни зимой.
Склонив голову набок, Лобачевский зеркалил чёрными очками на вытряхивавшееся из машины семейство. И не предпринимал попыток заговорить.
– Ма-аш, – затянула Василиса, едва машина отъехала. – Можно на качельке покачаться? Ну, пожа-алста.
В их новом дворе была оборудована неплохая детская площадка. И бабуля научилась посиживать рядом на лавочке – чего раньше сроду не делала.
Маняша предпочла бы сразу юркнуть в подъезд. Спастись за дверью квартиры от неминуемого выяснения отношений – для чего иначе он заявился? Но девчонки смотрели так умилительно – хитренькие сестрички-лисички – что она сдалась:
– Можно. Только недолго. Мне на работу надо вернуться.
– Мы чуть-чуточки, – пообещала Алиса.
И маленькие манипуляторши унеслись, дружно повизгивая и хихикая.
– Садись, – практически потребовал он, кивнув на лавку.
– А стоит? – попыталась увильнуть она, бросив туда сумку.
– Тебе по-прежнему нечего мне сказать? – иронично-вежливо осведомился Лобаческий.
Это он умел: сочетать несочетаемое. Что чаще всего и озадачивало в нём людей. Создавало ощущение его превосходства над другими.
– По-прежнему, – согласилась Маняша. – Но, теперь по иной причине.
– Вот как? – явно заинтересовался он. – Я могу о ней узнать?
– Зачем? – пыталась она сохранять невозмутимость, хотя досада так и подступала, поддавливая язык. – Какое теперь это имеет значение?
Грубить не хотелось. На этот раз вовсе не из желания держать марку – проклятое наследие предков. Хотелось пресечь любую попытку втянуть её в выяснения отношений. А что может быть проще: нагрубила, и этот гордец ушёл.
– Для меня имеет значение всё, связанное с женщиной, которая меня любит, – прямо и вовсе не самонадеянно ответил он. – Так что, садись. Поговорим.
Маняша присела, оставив между ними сумку. Собралась с духом и призналась:
– Любила.
Он моментально всё понял. И понял правильно:
– Кто-то заступил мне дорогу?
– Да, – обняв себя за внезапно озябшие плечи, выдохнула она.
– Зная тебя, это серьёзно, – что-то уж больно спокойно отреагировал он. – Я с ним знаком?
– Я… сама с ним не знакома, – вдруг призналась она.
И тут же поняла: так нужно. Честно и прямо. Только так этот человек сможет принять неизбежное и отвязаться от неё навсегда.
– Мэри, ты не могла влюбиться по переписке, – тоном вдумчивого аналитика начал Лобачевский. – Ты из тех, кто умеет читать по глазам. По лицам, по жестам. И должна их видеть. Где ты с ним познакомилась?
– В другом мире, – невольно улыбнулась она, вспомнив, как надувшийся Тур выехал на заднице из пасти скорпиона.
– Значит, – развернулся к ней всем телом Лобачевский, сдвинув очки на лоб, – Кудыкин втянул тебя в игру.
– Не втянул, а привёл, – воспротивилась Маняша его сомнительным формулировкам. – Я хотела устроиться на работу, он предложил вариант. Это было моё решение. Не смей на него клеветать. Меня что, так легко куда-то втянуть?
– Очень нелегко, – согласился он, прищурившись на дверь подъезда. – То есть, ты влюбилась в человека, которого совсем не знаешь. Общаясь только с его маской. Под которой может оказаться какое угодно дерьмо. И это ты. Умная девчонка и реально стоящая женщина.