Наша толпа. Великие еврейские семьи Нью-Йорка

Когда я брался за написание этой книги, я не хотел писать книгу просто «о богатых людях».

Конечно, ни одна из представленных здесь семей не является нуждающейся. Далеко не так. Но, по крайней мере, для меня — их достижения, их вклад в особый дух и настроение, а также в физический облик Нью-Йорка делают факт их богатства второстепенным. Когда я работал над этой книгой, мне казалось, что такие имена, как Леман, Льюисон, Шифф, Лоеб, Варбург, Гуггенхайм, Селигман, Кан, Страус, Голдман и Сакс, известны на национальном, а в большинстве случаев и на международном уровне. Они олицетворяют собой банковскую и промышленную эффективность, государственную службу, филантропию, широкое покровительство искусству, науке и образованию. И все же из-за постоянной сдержанности и нежелания хвастаться, что само по

себе является благородным качеством, мужчины и женщины, прославившие эти имена, мало известны как люди. Я догадывался, что за мраморными фасадами скрываются люди с такой же способностью к глупости и величию, как и все остальные. Не стоит удивляться, что так оно и оказалось.

Как романиста, меня всегда интересовала романтика людей, и я полагаю, что меня всегда больше волнует то, каковы люди, чем то, что они делают. И поэтому один вопрос может потребовать ответа: что особенно примечательно в этих немецких еврейских банковских семьях? Как читатель, я привык подглядывать за концовками, и поэтому открою книгу с той же мыслью, с которой ее закрываю: Эти немецко-еврейские семьи — нечто большее, чем коллективная американская история успеха. В тот момент, когда они были сплоченной, сплоченной и узнаваемой частью нью-йоркского общества, они были также самым близким к аристократии — аристократии в лучшем смысле этого слова — явлением, которое видел город, а возможно, и вся страна.

Очевидно, что невозможно рассказать о каждом из сотен людей, составлявших и составляющих «нашу толпу». Я попытался написать лишь о тех мужчинах и женщинах, которые показались мне либо самыми исключительными, либо самыми представительными для своего времени.

Я хочу поблагодарить ряд людей, которые оказали мне особую помощь информацией, советами и предложениями при подготовке этой книги.

Я благодарен Джеффри Т. Хеллману за разрешение цитировать его опубликованные материалы, за предоставление документов, рукописей, писем, фотографий и личных воспоминаний о его семье Селигманов, а также за волшебное открытие неопубликованной автобиографии Адольфа Льюисона, о существовании которой не знали ни дети, ни внуки г-на Льюисона. Я благодарен г-же Джозеф Л. Селигман из Нью-Йорка за дополнительные материалы о семье ее мужа; г-же Кароле Варбург-Ротшильд за столь же любезную и щедрую помощь с воспоминаниями и семейными документами, относящимися к Варбургам, «старым» Лоебам и Шиффам, а также за предоставление мне доступа к мемуарам ее матери, покойной Фриды Шифф Варбург. Я также благодарю миссис Дороти Леман Бернхард и ее сыновей Роберта А. и Уильяма Л. Бернхардов за информацию о клане Леманов; миссис Филлис Гудхарт Гордан за данные о Гудхартах и Уолтерах; г-на Фрэнка Льюисона и миссис Джоан Льюисон Саймон за помощь в работе над воспоминаниями о Льюисонах.

Я глубоко признателен миссис Август Филипс (Эмани Арлинг) за разрешение привести цитаты из ее романа «Красный дамаск» (который она написала под именем Эмани Сакс), за ее пылкие воспоминания о тех днях, когда она сама была частью «толпы», и за ее горячий интерес к моему проекту. Г-ну Уолтеру Э. Саксу я обязан воспоминаниями о семье и бизнесе Саксов и Голдманов, а также доступом к его собственной неопубликованной автобиографии. Я хотел бы поблагодарить господ Ли Клингенштейна из Lehman Brothers, Карла Дж. Уайта из J. & W. Seligman & Co, Бенджамина Зонненберга, Джеймса Ф. Игана, Нормана Ретчина, Дэвида Л. Митчелла из S. G. Warburg & Company, Ltd. и профессора Оскара Хэндлина из Гарварда за их предложения и подсказки на различных этапах работы над книгой, а также Беверли Гаснер, которая особенно придирчиво прочитала первый вариант книги.

Настало время выразить особую благодарность г-же Мирей Жерольд, которая с бодрой энергией взяла на себя труд исследовать финансовые вопросы, связанные с этой книгой, несмотря на то, что ее исследование проходило в те периоды истории банковского дела, когда записи, если и велись, то очень скудно.

Хотя каждый из перечисленных выше людей внес свой вклад в создание книги, ответственность за ее недостатки должна нести только я.

Я хотел бы также поблагодарить моего друга и агента Кэрол Брандт за ее хладнокровное руководство проектом с самого начала, а также сказать особые слова похвалы моей подруге и жене Джанет Тиллсон Бирмингем, чья выносливость при наборе текста просто высочайшая, а редакторские догадки и предложения безошибочно верны. В издательстве Harper & Row за энтузиазм и моральную поддержку я благодарен Кассу Кэнфилду, мисс Женевьеве Янг и Джудит Скляр и, наконец, моему редактору Роджеру Х. Клейну,

который первым предложил написать эту книгу, и чей ум и вкус в процессе работы отразились почти на каждой странице.

С. Б.

К концу 1930-х гг. мир миссис Филипп Дж. Гудхарт превратился в мир четко определенных, фиксированных и неизменных ценностей. Существовало два типа людей. Были «люди, которых мы посещаем» и «люди, которых мы не посещаем». Когда в разговоре появлялось новое имя, миссис Гудхарт интересовалась: «Это тот, кого мы бы навестили? Посетили бы?» У нее была странная привычка повторять фразы. Если одна из ее внучек приводила домой молодого жениха, она спрашивала: «В Балтиморе есть несколько Коэнов. Мы их навещаем. Вы один из них? Одна из них?».

Правила бабушки Гудхарт были просты и немногочисленны. Серебро должно быть самым тяжелым, но при этом оно не должно «выглядеть тяжелым». Одежда должна быть из самых лучших тканей и материалов, но ни в коем случае не должна быть стильной, яркой и новой. Норковые шубы — удел женщин старше сорока. Хорошие драгоценности следует носить редко. На стенах, конечно, висели хорошие картины. Но чтобы их видел кто-то за пределами семьи и «людей, которых мы посещаем», было немыслимо. (В Нью-Йорке еще не вошли в моду благотворительные туры по домам и домам искусства, где коллекция могла быть представлена широкой публике, а если бы и вошли, то миссис Гудхарт сочла бы это опасной тенденцией). Она считала, что маленькие девочки должны носить круглые матросские шапочки и белые перчатки, а мальчики должны сосредоточиться на Гарварде или Колумбийском университете, а не на Принстоне. Принстон окончило слишком много людей, которых она не посещала.

Она считала, что хорошая обивка, как и хороший жемчуг, улучшается от носки. Демократы ей были безразличны, потому что большинство из них, по ее мнению, «не джентльмены». Ей было трудно примириться с тем, что ее родной брат, Герберт Леман, был демократическим губернатором штата Нью-Йорк и общался с «людьми вроде Рузвельта». Она никогда не была в гостях у Рузвельтов, да и не стала бы, если бы ее попросили. Как Леман, она принадлежала к одной из самых почтенных еврейских семей Нью-Йорка (семья ее мужа, Гудхарты, тоже не была обделена вниманием), и она имела право на свои взгляды. А поскольку большинство людей, которых она навещала и которые навещали ее, жили так же, как она, и относились к большинству вопросов так же, как она, она могла прожить свои вдовствующие годы в атмосфере вечной уверенности.

Она беспокоилась о здоровье своих друзей в целом и мужа в частности. Ее беспокоила его склонность к избыточному весу. «Теперь я думаю, Филипп, что ты не будешь есть рыбное суфле», — говорила она ему, когда ему передавали блюдо. (Но ее горничная, Фрэнсис, была на стороне мистера Гудхарта: ей всегда удавалось подсунуть ему на тарелку немного суфле). Ее муж часто использовал Wall Street Journal в качестве экрана за обеденным столом и ел за ним.

В укладе ее жизни не было особых потрясений. Однажды ее кухарка сломала ногу, и бабушка Гудхарт взялась ухаживать за бедной женщиной, которая сама была в годах и жила в семье «вечно». Каждый вечер за столом миссис Гудхарт отчитывалась о том, как продвигается лечение сломанной ноги. Однажды вечером ее муж резко сказал: «Черт возьми, Хэтти! Ты не должна ей сочувствовать, иначе она никогда не научится!». Хэтти Гудхарт, конечно, продолжала сочувствовать, но перестала говорить об этом.

Время от времени случались и другие неприятные события. Она и ее друзья не верили в то, что нужно «подчеркивать» свою еврейскую принадлежность или принадлежность к чему бы то ни было, и иногда это приводило к путанице. Одной из ее невесток Леман, такой же выдающейся еврейке, как и она сама, отказали в гостинице в Адирондакских горах, потому что отель вежливо сказал, что у него есть своя политика и он не принимает неевреев! Затем был визит молодого калифорнийского психолога. Он был связан с Институтом поведенческих наук и проводил тесты Роршаха со студентами колледжей, чтобы определить их реакцию на антиеврейскую политику Адольфа Гитлера в Европе. Бабушка Гудхарт познакомилась с молодым человеком в Нью-Йорке в доме своей дочери, миссис Фрэнк Альтшуль. Все присутствующие обсуждали, чем занимается молодой человек, и после ужина он предложил провести несколько своих тестов на группе. Бабушка прошла тест Роршаха, и, к всеобщему изумлению, оказалось, что бабушка — антисемитка!