Наша трагическая вселенная
Шрифт:
— К сожалению, Лиз не смогла прийти, — сказал он, поцеловав Сашу в обе щеки и пожав руку Конраду. — У нее страшно разболелась голова. Приняла лекарство и легла спать. Так что я постараюсь представлять здесь сегодня нас обоих, если вы не против.
— Бедняжка, — покачала головой Саша.
— Эти мигрени ее всегда донимали, — сказал Конрад.
Конрад был братом Лиз. Ну конечно. Интересно, я об этом знала, но забыла? Вряд ли. Значит, Роуэн был дядей Боба. Я целовалась с дядей Боба, и после этого он миллион раз участвовал в моих эротических фантазиях. Как хорошо, что я не сказала Либби, с кем собиралась закрутить роман, хотя сейчас, глядя на него, я понимала, до чего же абсурдной была эта идея. Тут до меня дошло: я же рассказала ему о ее романе. Я залпом допила оставшееся в бокале вино и решила не встречаться с ним глазами.
За обедом мы заговорили о парадоксах. Либби сказала что-то о моем телевизионном контракте и математических подсчетах, которые я производила в своих фантастических романах, и еще о тех странных вещах, что у меня там были, — о мобильных телефонах и сотовых структурах. Она волновалась, как все это будет выглядеть на экране. Я сказала, что она зря беспокоится, потому что идеи для телепередач по большей части просто лежат на полках и пылятся до тех пор, пока не пройдет их срок годности, так что вероятность экранизации моих книг ничтожно мала. Роуэн спросил, разбираюсь ли я сама в математике и всякой научной зауми, которую использую в своих книгах, и это был хороший вопрос, потому что нет, я не всегда могла все это понять. Ну, или понимала, пока писала роман, но спустя год-полтора уже не понимала — а как раз тогда-то мне и нужно было дать о нем несколько интервью. Я попыталась объяснить это как можно более честно.
— Но ведь вы пишете рецензии на научные книги? — спросила Саша.
— Да, — ответила я. — И там все примерно так же. Пока я читаю эти книги, я все понимаю — особенно если они хорошо написаны и там приводится много толковых примеров. Но если кто-нибудь попросит меня рассказать про теорию относительности, я этого сделать не смогу. Ну, то есть смогу, но не слишком хорошо. Как там называется теория относительности про скорость света?
Судя по недоумевающим лицам, этого не знал никто. Кроме Конрада.
— Специальная теория относительности, — сказал он.
— А общая теория относительности — это закон всемирного тяготения?
Он засмеялся и хлебнул вина.
— Кажется, да. Вы правы, это быстро забывается.
— У меня в голове настоящая каша из разных картинок: вот человек едет в поезде, движущемся с той же скоростью, что и автомобиль, и ему кажется, будто машина и поезд по отношению друг к другу стоят на месте, но потом он идет по вагону, и ему кажется, будто он перемещается со скоростью приблизительно одна миля в час, но на самом-то деле он перемещается со скоростью, с которой едет поезд, ну и плюс одна миля его собственной скорости. И пространство-время представляется мне таким, знаете, одеялом…
— Космической материей! — воскликнула Либби.
— Точно! — улыбнулась я ей.
— Ну ты вообще всех запутала, — упрекнул Либби Боб.
— Просто я однажды связала для Мег космическую материю. Вот и все.
Марк многозначительно закатил глаза, пока Либби на него не смотрела, а Роуэн рассмеялся.
— «Вот и все!» — передразнил он ее. — Получается, что ты прямо бог вязания!
Тут он встретился со мной взглядом, но сразу же снова отвел глаза.
— Или его ассистент, — подхватила Либби. — Я спросила у Конрада, как должна выглядеть эта самая космическая материя, чтобы ее можно было связать.
— Интересно, Бог сам создал вселенную? — спросила вдруг Саша. — Или же он только разработал проект, а создавал по его чертежам кто-то другой?
— Мама, не надо, у меня от тебя мозг воспалился! — взмолился Боб.
— Вот почему мы не стали прививать ему религиозность, — сказал Конрад, обращаясь к Марку. — Мы знали, что он не справится с парадоксами. Он все время на чем-то сосредоточен.
— Я уже чувствую себя так, будто мне три года, — возмутился Боб. — Спасибо большое.
— Я тоже не понимаю парадоксов, — подбодрил его Роуэн и перевел взгляд на меня. — Вы знаете друга Фрэнка и Ви — философа, который разгадывает парадоксы?
— Нет! — рассмеялась я. — Господи боже. Это уж совсем какой-то бред!
— Я думала, разгадать парадокс невозможно, — удивилась Либби. — Разве не в этом их смысл?
— Твоя жена умнее тебя, — сказал Конрад Бобу. — Я всегда это говорил.
— Папа, пожалуйста, перестань!
— Один мой знакомый художник коллекционирует парадоксы, — сказала Саша. — Он хранит их в стеклянном шкафчике — пришпиливает булавками, как бабочек. Как найдет новый, сразу пришпилит.
— Найдет? — переспросила я. — Они что же, прямо вот так валяются?
— Ну, может, он сказал это в переносном смысле. Может, никакого стеклянного шкафчика на самом деле тоже нет. По-моему, мы сильно напились, когда он мне об этом говорил.
Конрад нахмурился и допил вино. Он заново наполнил свой бокал и подлил всем остальным.
Роуэн рассмеялся.
— Мне еще ни разу не доводилось найти парадокс, — сказал он.
— Все впереди, — сказала Либби с загадочной улыбкой.
Черт. Она знала.
— Как это хорошо! — воскликнула Саша. — Как хорошо, что мы с вами обсуждаем эту тему, потому что мне всегда было неудобно спросить у него, что же это вообще такое. Ну а теперь кто-нибудь, пожалуйста, расскажите мне: что такое парадокс?
— Это утверждение, которое опровергает само себя, — сказал Марк.
— Какое, например?
— Все критяне лгут, — сказала я. — Это парадокс, если вам сообщил об этом один из них.
— Я не поняла — один из кого? Из кретинов?
— Нет. Один из критян, мам, — пояснил Боб. — Житель Крита.
— И почему это парадокс?
— Ну такие уж это древнегреческие штучки.
Конрад посмотрел на них обоих и рассмеялся.