Наша трагическая вселенная
Шрифт:
— Да.
Я еще раз вздохнула.
— Это так странно, — сказала я.
— Извини. Я ничего не могу с этим поделать. — Он снова посмотрел на часы. — Мне пора. До встречи?
— Ну да, может быть. — Мне вдруг захотелось плакать.
Он перегнулся через стол и коснулся моей руки.
— Мег?
— Все в порядке, — сказала я. — Иди.
— До встречи, — еще раз сказал он. — Я очень хочу поскорее встретиться с тобой снова, если, конечно, и ты захочешь встретиться со мной.
— Ладно.
— Только ты мне не звони и не пиши. Я сам с тобой свяжусь.
Когда Роуэн ушел, я осталась наедине с нашими недоеденными бутербродами. Через несколько минут я достала телефон и ответила Джошу. «Извини, что целый день молчала. Да, я пойду с тобой на Ньюмана и за пиццей. Напиши, во сколько встречаемся в „Руморе“».
Прошла целая неделя, а Роуэн так ни разу мне не написал. Кристофер тоже молчал, а вот Джош сообщил, что забронировал столик в «Руморе» на вечер двадцатого марта. Мою статью опубликовали в газете, и разные люди прислали мне поздравительные электронные письма, но от Ви ничего не было. Я съездила в Дартмут и забрала из дома остальные свои вещи, кроме книг — их должен был вывезти Человек с Фургоном, знакомый Эндрю. Я управилась со сборкой кровати и застелила ее органическим хлопковым бельем без красителей, которое купила в «Гринфибрс». По вечерам я засиживалась за книгой Айрис и, следуя ее инструкциям, сделала аппликацию в виде трясогузки в нижнем правом углу покрывала, отрезав несколько полосок ткани от старой наволочки. Остатки я разрезала на относительно ровные квадраты и сложила в новую сумку с материалами для лоскутного рукоделия. Я решила сшить себе к зиме лоскутное одеяло и написать об этом колонку.
Я вошла в ритм самостоятельной жизни. Бывало, я забегала то днем, то вечером в «Фогхорн» — поесть и выпить пинту «Зверя». В другие дни я готовила себе макароны и омлеты сама. Я научилась срывать листочки со своего базилика в горшочке так, чтобы на том же месте вырастали новые. Мой гиацинт расцвел — он оказался голубым, как море. Несколько раз я говорила по телефону с матерью и Либби. Мне звонила Клавдия сообщить, что на следующую неделю назначена заседание редколлегии. Я хотела спросить ее про Ви, но слова застревали где-то на полпути. По вечерам, когда телефон переставал звонить, я выпивала пару пинт «Зверя», доставала гитару и начинала играть народные песни из книги Айрис или же свою версию какой-нибудь блюзовой композиции, которую знала давно. Я ничего не могла с собой поделать и играла все песни, о которых мы говорили с Роуэном. Я решила, что первая из моих еженедельных колонок будет посвящена игре на гитаре — это хобби было мне хорошо знакомо. Между песнями я проверяла телефон — не пришло ли сообщение, которое я могла не расслышать из-за музыки, но каждый раз обнаруживалось, что никто мне ничего не присылал, даже Либби. Дошло до того, что в какой-то момент я вышла в интернет и разобралась, как послать сообщение самой себе, чтобы узнать, все ли в порядке с телефоном. С телефоном было все в порядке. Я получила свое сообщение, в нем было написано «Ты идиотка».
А еще я довязала тапочки и обнаружила, что это довольно просто — постирать связанные детали и расстелить на кухонном столе, чтобы придать им нужную форму. Но вот про сшивание деталей в готовую вещь Либби говорила сущую правду: это было скучно и тяжело одновременно — редкое сочетание ощущений, сравнимое разве что с ситуацией, когда тебе вручили бесценную антикварную вещь и велели стоять на одном месте пять часов подряд, не выпуская ее из рук. Во время последней поездки в Тотнес я купила себе органическую некрашеную шерсть и набор из четырех бамбуковых спиц, заостренных с обоих концов, а заодно симпатичный мешочек на молнии, в котором можно было носить вязание с собой. Спицы выглядели странно, они напоминали гигантские зубочистки. Я решила воспользоваться схемой вязания из книги Айрис Гласс и написать об этом в своей второй колонке и подумала, что начинать надо уже сейчас, раз Либби говорит, что вязать носки — это так сложно.
Чтобы связать носок, нужно набрать некоторое количество петель на одну из четырех спиц, заостренных с обеих сторон, и распределить их между этой спицей и еще двумя так, чтобы в итоге получилось нечто похожее на вигвам или треугольник и ни одна из петель не была перекручена. Я слабо представляла себе, что это значит, но все остальные инструкции Айрис становились мне понятны, как только я начинала их выполнять. И вот однажды вечером, когда солнце уже село, а огонь еще потрескивал в камине, я принесла от Эндрю несколько бутылок «Зверя» и уселась разбираться с носком. Я уже связала себе образец, который сняла со спиц и теперь использовала его как подставку под пивную бутылку. Из моей пряжи выходило по шесть петель на дюйм, и я подсчитала с помощью таблицы Айрис, что для «среднего взрослого» носка нужно набрать пятьдесят две и распределить их между спицами так, чтобы на первой и последней получилось по семнадцать петель, а на центральной — восемнадцать. У меня довольно долго ничего не получалось. Я понятия не имела, какая из спиц будет «первой», а какая — «последней», пока не попробовала все это проделать. Я запуталась в спицах, прочитала, что хвостик пряжи должен свисать между первой и последней, как крысиный хвост, и начала все заново.
Чтобы связать трубу, которой носок и является, пока не дойдешь до пятки и не свернешь в направлении мыска, нужно просто провязывать подряд все петли с каждой спицы, на которых есть пряжа, используя свободную спицу. Очень похоже на жонглирование, которому я тоже научилась по одной книге много лет назад. В жонглировании главное помнить, что мяч подбрасывается той рукой, в которую сразу же должен упасть другой мяч. С носками все примерно так же. К полуночи у меня уже выработался некий ритм, и я связала семь рядов «резинкой два на два». Затем я перешла на обыкновенную платочную вязку и продолжила вывязывать свою носочную трубу. И она действительно была похожа на начало носка! Я просто не могла в это поверить. В ту ночь, ложась спать, я не положила телефон рядом с собой на подушку. А утром даже не смогла вспомнить, где его оставила. Роуэн мог бы слать мне сообщения всю ночь напролет, и я бы об этом ничего не узнала.
Когда телефон наконец нашелся, я набрала Либби.
— Ты ни за что и никогда не угадаешь, что я сейчас делаю! — заявила я.
— Трахаешься с дядей Боба?
— Либби!
— Извини.
— Ну сколько можно!
— Ладно, ладно, больше не буду.
— В общем, давай отгадывай заново.
— Варишь для нас варенье из ревеня? Нет, этим ты уж точно не занимаешься. Но вообще его сейчас все спрашивают, как раз время тепличного ревеня. — Она вздохнула. — Чертов магазин. Люди только и думают, что о еде. Неужели у них не бывает других радостей, кроме как наесться и жиреть, сидя перед теликом?
— У тебя все в порядке? — спросила я.
— Я опять по уши в дерьме. По уши. Собиралась тебе сегодня звонить. Ты занята в обед?
— Нет, а что?
— Я приеду. Встретимся в «Фогхорне», ладно? Заодно покажешь мне свое жилище.
— Договорились.
Либби не назвала точного времени нашей встречи «в обед», поэтому я отправилась в «Фогхорн» в 12.15, захватив с собой вязание, устроилась у огня и стала ждать ее там. Эндрю принес мне полпинты «Зверя» и розовую соломинку.
Смеясь, он помахал соломинкой у меня перед лицом.
— Мы все знаем, что у тебя множество талантов, — сказал он. — Но даже тебе не удастся пить и вязать одновременно! Поэтому вот тебе соломинка: когда тетя Айрис вязала, она пила через соломинку. Напивалась в усмерть, теряла повсюду свои спицы и орала матросские песни, а иногда могла просидеть так до самого рассвета. У нее, кажется, даже было несколько специальных вязальных песен, но она наверняка придумала их сама.
— Я читаю ее книгу, — сказала я. — Оттуда и узнала, как это делается.
Я продемонстрировала ему свой носок, который для постороннего взгляда, возможно, пока еще вовсе не был никаким носком. И все-таки я связала уже целых тридцать шесть рядов, и, по-моему, он постепенно становился на что-то похож. Я думала, что Эндрю краем глаза глянет на мое вязанье и сделает вид, что впечатлен, но вместо этого он наклонился ко мне поближе, снял с носа очки и аккуратно провел своими крупными пальцами по моей работе.
— Неплохо, — сказал он. — Не обращай внимания на неровности и пыль в пряже — все это уйдет после первой же стирки. Хорошая шерсть. Заказы принимаешь?