Наше море
Шрифт:
– Надо снова принимать бой!
– решил Флейшер, и в этот же момент сигнальщик доложил:
– Справа по борту еще три торпедных катера!
«Вот так так!
– подумал Флейшер.
– Немцы снова хотят зажать нас!»
Теперь положение сторожевого катера было еще сложнее, чем в начале боя. Он мог оказаться сразу под огнем двух групп свободно маневрирующих кораблей противника.
«Но левая группа ближе, а справа силуэты еле видны; может быть, они не заметят меня и уйдут, - подумал Флейшер, - тогда буду вести бой только с тремя катерами».
Большая потеря крови давала
И вдруг с головного корабля левой группы немецких катеров замигал огонек. Сигнальным фонарем передавали: тире-точка-тире.
Флейшер решил применить военную хитрость.
– Это они запрашивают нас, - сказал он сигнальщику.
– Передайте этот запрос правой группе! Быстро!
Сигнальщик включил фонарь и застучал: тире-точка-тире.
Фонарь погас, наступила томительная тишина. Секунды иногда длятся очень долго. Левая группа катеров ожидала ответа. Справа катера молчали.
«Выйдет ли?» - напряженно ожидал Флейшер, не разрешая комендорам открывать огонь. И тут от правой группы [187] торпедных катеров противника пришел ответ. «Точка-два тире, точка-два тире», - мигал огонек. «Свои», - отвечали они на запрос.
– Быстро!
– воодушевляясь, скомандовал Флейшер.
– «Точка-два тире» на левую. Давай!
Сигнальщик отстучал фонарем. Огоньки погасли. Над морем висела полночная тишина, лишь волны шипели и ластились у борта катера. Белые буруны обеих групп торпедных катеров, не приближаясь к катеру Флейшера, повернули и ушли на юг.
Пронесло! Но надолго ли? Не опомнится ли противник, не усомнится ли в чем?
– Ну-ка побыстрее вводите в строй второй мотор, - скомандовал Флейшер механику. А рулевому приказал сделать резкий поворот, чтобы быстрее привести вражеские катера за корму.
Катер все ближе подходил к своим берегам. На востоке стало еле заметно сереть, подул холодный ветер - приближался рассвет.
И снова (в какой уже раз!), теперь по корме, появились белые буруны кораблей. Немцы, наверное, догадались, что их обманули, но было уже поздно. Показались серые в предрассветной мгле берега Тамани. Катер Флейшера шел под защитой своих береговых батарей. Немецкие катера, так и не открывая огня, потерялись за кормой.
Над Таманью поднимался алый рассвет, когда катер Флейшера вошел на рейд с приспущенным кормовым флагом и пришвартовался к пирсу в порту Кротково.
Флейшер смотрел на оживающие с рассветом берега Тамани, на едва освещенные солнцем мачты кораблей и думал о том, как любил Чеслер эти корабли и людей, вместе с которыми прошел свой боевой путь. Флейшер сейчас прощался с теми, кто неподвижно лежал на корме под белым брезентом. Через некоторое время Флейшера и раненых матросов увезли в госпиталь…
А бои на крымской земле продолжались. Основные силы десанта - 56-я армия, высаженная еще 3 ноября кораблями Азовской флотилии, - не только удерживали плацдарм северо-восточнее Керчи, но и пытались его расширить, чтобы помочь Эльтигену… [188]
Глава тринадцатая.
Последняя
Вечерело. У причалов, где стояли сторожевые катера, ветер и волна ломали ледяную корку и выбрасывали зеленые льдинки на грязно-серый песчаный берег.
Чернела скованная морозом земля. Серыми казались и море и небо, ветер постепенно утихал. Так часто бывает глубокой осенью, перед тем как упадет снег. С берега тянуло горьким, но удивительно приятным, знакомым с детства дымом костра. Иногда над костром вдруг поднимались клубы черного, жирного дыма и доносился острый запах гари. Это матросы сжигали промасленную паклю и ветошь, принесенную со сторожевых катеров.
Глухов почти не сходил на берег и все время находился на катерах. Он уже давно привык к однообразной упругой качке на волне, когда то погружаешься вместе с катером в зеленоватое тяжелое море, то снова поднимаешься вверх к такому же зеленому холодному небу.
Каждый день выходили теперь сторожевые катера к «огненной земле» у Эльтигена. Все тяжелее становились бои в проливе: многочисленные быстроходные баржи и большие торпедные катера противника поддерживали береговая артиллерия и авиация. Часто не возвращались из боевых походов один или два наших корабля, каждое утро на рейд приходили катера с приспущенными флагами. До сих пор свежи были в памяти Глухова и первая трудная ночь высадки штурмового десанта, когда так и не вернулся с моря его друг и помощник комиссар Косидлов, [189] и.утро 8 ноября, когда на опустевший рейд пришел с уже остывшим телом Петра Чеслера сторожевой катер 081. Глухов даже заплакал, узнав о гибели Чеслера.
10 ноября Глухов получил приказание из штаба высадки: ночью провести караван груженых судов к берегам крымской земли, туда, где ведет бой эльтигенский десант. Глухов понимал всю сложность этой задачи, знал, на что идет. Прошлой ночью сторожевые катера и шхуны, снявшись с этого же рейда у селения Кротково, дважды с боями пытались прорвать блокаду и высадить помощь десантникам, но не смогли этого сделать и вернулись обратно.
Целая флотилия десантных барж и торпедных катеров противника перекрыла подступы к эльтигенскому берегу. Это была серьезная сила. Сторожевым катерам и катерным тральщикам приходилось вступать с ней в единоборство, потому что большие корабли воевать в узком и мелководном Керченском проливе, засыпанном минами, не могли.
Вот и сегодня сторожевой катер 0102 и два бронекатера должны были охранять караван судов, состоящий из шести катеров-тральщиков, имеющих на буксире четыре спаренных понтона и два плота, нагруженных до отказа бойцами, пушками, ящиками с боезапасом, мешками с продовольствием и цистернами с пресной водой. В случае необходимости Глухов рассчитывал и на помощь дозорных кораблей, находившихся в море.
Сегодня надо было во что бы то ни стало прорвать завесу блокады и доставить десанту боезапас и пополнение. «Ты коммунист, и ты должен это сделать», - так, наверное, сказал бы комиссар Косидлов.