Наше море
Шрифт:
– Что ж, дорогой капитан, - я уже привык, что всех офицеров-моряков называют капитанами.
– Дело серьезное, пожалуй, нужно немедленно хирургическое вмешательство…
Вот когда я действительно испугался. «Операция? Могут ногу отнять! А как же подниматься на мостик корабля? Как бежать во время боевой тревоги по трапу?»
И по тому, как мучительно и долго я молчал, врачу стало все ясно.
– Давайте говорить начистоту, капитан. Операция серьезная, но мы примем все меры, чтобы вы остались в строю. Будете плавать еще, капитан!
– добавил он.
– Решайтесь!
– И, откинув полу халата,
«Хирургическое вмешательство, - раздумывал я тогда.
– А что оно даст? И может быть, после нескольких мучительных дней придется все-таки потерять ногу?»
В палате было тихо. Лежавший у окна напротив меня больной осторожно откинул одеяло. Только розовая кожица на худой ноге говорила о перенесенной операции.
– Вот уже второй день хожу без костылей, - сказал он.
«Хорошо», - подумал я. Долго лежал с закрытыми глазами, не слыша ни разговоров соседей, ни приглушенной музыки из репродуктора.
Через широко раскрытые двери в палату въехал узкий белый стол на колесах, и меня увезли в операционную.
Потом пошли длинные и тревожные бессонные ночи. Нога, положенная в гипс, казалась то зажатой в тиски, то опущенной в кипяток. Уколы морфия плохо помогали, а гипс снимать было нельзя. Иногда мне казалось, что нога жила самостоятельно; я разговаривал с ней и, укладывая, ругал ее.
Затем наступили блаженные дни выздоровления. И уже мечтал я о том, как выйду из госпиталя, снова увижу море и корабли, встречу матросов, с которыми вместе в последний раз ходил в Севастополь…
По старой корабельной привычке просыпался я рано. Рассвет обычно только угадывался, но прямоугольник окна уже белел и становились видны крыши соседних домов. Они чернели, покрывались мелкими каплями росы, казалось, что их смочило дождем. Но вот вспыхнули яркие [25] лучи, и все вокруг стало веселым и свежим. Солнечный свет, пробиваясь сквозь зелень деревьев, пятнами лежал на полу. В репродукторе, висящем на стене, что-то шуршало, словно там возился нахальный мышонок.
За окном отчетливо стучали по тротуару каблучки - это спешили на работу женщины. Мужчина обычно идет неторопливо, шагает на полную ступню, по дороге закуривает, и синий дымок поднимается вверх. Но мужские шаги редки.
Нас, выздоравливающих, днем вывозили на машинах в горы, и, лежа на топчанах, мы вдыхали сладкий, медовый воздух, вглядывались в безоблачную ширь синего неба и слушали несмолкаемый шум деревьев. Из сосновой рощи наплывали теплые смолистые запахи. Знаешь, какая радость, когда вновь возвращаешься к жизни, чувствуешь, что можешь стоять на ногах!
Но война докатилась и сюда. Возвратившись однажды вечером в госпиталь, мы увидели, как выносили из палат тяжелораненых и отправляли на вокзал. Поспешно уходили санитарные поезда. Городок был в горах, на отдельной железнодорожной ветке, и, перехватив узловую станцию Минеральные Воды, противник мог отрезать его от магистральной железной дороги Москва - Тбилиси.
Уже в сумерках всех нас, ходячих и выздоравливающих, собрал комиссар госпиталя.
– Поездов больше не будет, - сказал он, - а оставшиеся санитарные машины и повозки заберут тех из вас, кто не может идти самостоятельно. Остальным же надо уходить пешком. Проводники у нас есть, берите с
Большое мужество и находчивость проявил в эти дни наш черноморец капитан 2 ранга Грозный, он тоже лечился со мной в одном госпитале. Грозный сумел организовать и сплотить раненых и многим помог выбраться из Кисловодска.
Уходили мы небольшими группами. Ясный и прозрачный день вдруг к вечеру разразился грозой, да такой сильной, какая бывает только в горах. Я надолго запомнил эту горную грозу: и белые яркие вспышки молний, и могучий вулканический грохот грома, и шум столетних деревьев, согнувшихся под тяжестью ветра.
Закрепив за плечами вещевые мешки, накинув сверху госпитальные халаты, под проливным дождем мы уходили [26] из города. Мокрые и грязные, с трудом пробирались горными тропинками. Только в полдень на следующие сутки наша группа добралась до станции Нальчик. Я долго ходил среди санитарных поездов и эшелонов с эвакуированными, разыскивая знакомых моряков. Опираясь все еще на палку, я шел по перрону, когда из окна вагона только что прибывшего санитарного поезда кто-то окликнул:
– Дмитрий Андреевич! Живой! Иди к нам!
А через несколько минут я уже сидел в купе вагона, где встретил своего приятеля Георгия Терновского, вместе лечились в госпитале, и еще нескольких знакомых офицеров…
Рассказ Глухова о Кисловодске меня интересовал еще и потому, что кроме раненых офицеров нашего соединения в Кисловодск были эвакуированы и наши семьи. Что с ними, как они выбрались оттуда, мы до сих пор не знали.
– С этим эшелоном выздоравливающих моряков я и прибыл сюда, в штаб военно-морской базы. В отделе кадров категорически заявил: «Долечиваться в госпиталь больше не пойду. Только на корабль!»
На причалах знакомого порта Поти, 1де, на мое счастье, стояли сторожевые катера, первым, кого я встретил, был Петр Чеслер. Увидев сторожевые катера и своих боевых товарищей, почувствовал: «Ну, теперь-то я дома».
– И вот, как видишь, корабли плавают, а я сижу на берегу, - невесело закончил Глухов.
– И это еще хорошо, а то наш флагманский врач Гелеква опять хотел отправить меня в госпиталь. Да и семья сейчас рядом со мной - в Поти. В первый раз за время войны увидел их. Но я надеюсь, что скоро снова буду плавать: врачи говорят и контр-адмирал обещает!
Глухова тянуло в море, в дальние походы, где можно было лицом к лицу встретить врага и разгромить его в бою. И мне казалось, что я понимаю его. Я вспомнил слова, сказанные им однажды:
– - Я уж лучше буду семь дней в море штормовать, чем сутки сидеть на берегу.
Глухов относился к той категории моряков, которые на все соблазны береговой жизни отвечали коротко и твердо:
– Наше дело - море! [27]
Гибель командира
Той же ночью мы с катерами ушли конвоем{2} в Туапсе. А днем радист сторожевого катера 081 перехватил тревожное радиодонесение от БТЩ «Взрыв»: «Атакован бомбардировщиками. Срочно вышлите самолеты прикрытия». И позже, когда на море вовсю гулял шторм, поступило короткое приказание: «Всем кораблям и судам, находящимся в районе Новороссийск - Геленджик, немедленно оказать помощь БТЩ «Взрыв». Далее следовали координаты тральщика.