Наше послевоенное
Шрифт:
В восьмом классе к нам перешел новый ученик - Алик Гваришвили, высокий худой, смуглый, с черными густыми бровями вразлет и громким голосом.
Было известно, что он занимался по английскому языку дополнительно и хорошо его знает, но Верушка, конечно, хочет подчеркнуть, что у нее требования повыше и ее ученики знают английский не хуже без всяких дополнительных затрат. Первое время она очень к нему цеплялась, хотя у Алика были высокопоставленные родители, (отец, кажется, был членом обкома), но это частично даже провоцировало придирки Верушки. Кем бы ни был отец Алика, сам Алик был способный и компанейский парень и быстро завоевал симпатии и уважение класса.
Конечно, у нас
Был ли это дух того времени или дух нашего класса, не берусь судить.
Наш класс был многонациональный: армяне, русские, грузины, аджарцы, греки, евреи.
Вероятно, со мной носились бы меньше, носи я папину фамилию Минасян, а не Хучуа.
Варшанидзе хотелось, чтобы медалисткой была грузинка.
Но это на высоком уровне, а мы пока туда не заглядываем.
Анатомию нам преподает Эмма Михайловна - маленькая, хорошенькая армянка, не замужем, а дело шло к тридцати, а может к тридцати пяти, которая совершенно неприличным образом перевирает мою фамилию.
Скользкие моменты в своем предмете она не стала объяснять, а просто сказала:
Следующий урок проработайте дома сами.
Мальчишки похихикали, но и все. Особенно никто на эту тему не распространялся, а Эмма не проверяла качества проработки и на следующий урок вместо опроса стала рассказывать новый материал.
В нашей школе подвизался сначала в качестве старшего пионервожатого, а потом в роли преподавателя английского некто Жора, лет двадцати пяти, армянин, из той породы молодых учителей, которых когда школьницы называют по имени отчеству, то это звучит, как ирония.
Как-то раз мы с Виолкой Дзнеладзе, теннисисткой, на класс старше меня, были в пионерской комнате, расположенной рядом с директорской, намеревались обсудить намечающийся школьный вечер. Пригласил нас туда Жора
Виолка слегка кокетничала с Жорой, разговаривала с ним игривым тоном, а он милостиво слушал и хихикал, а я ждала, перебирая ногами от нетерпения. Дел у меня было по горло, и на глупости времени не было.
И когда, Жора, наконец, пристал ко мне с чем-то по поводу вечера, я поддавшись на их игривый обоюдный тон, ответила буквально так:
– Мы уже полчаса вас слушаем, а вы нам еще ничего умного не сказали.
Совершенно неожиданно, он взбеленился:
– Как, я ничего умного не сказал, значит я дурак? Как это можно учителя дураком в глаза называть?!
И он потащил меня к Варшанидзе с воплем:
– Она меня дураком обозвала.
Варшанидзе была не в духе. Ей было не до Жориных глупостей. Выслушав его сбивчивый, возмущенный рассказ и уяснив ситуацию, она сказала, что я все-таки его дураком не называла, это он сам так понял, так пусть девочка скажет вам, что она не то имела в виду. И выперла нас из директорской с усмешкой на лице.
Эта история, благодаря стараниям дурака Жоры приобрела широкую огласку.
Произошла она в момент романа Эммы и Жоры и Эмма была очень огорчена моей негативной публичной оценкой ее избранника, она сказала мне:
– Ну что ты, Зоя, я его как раз и люблю за то, что с ним всегда интересно беседовать.
Я убедила Эмму, что не имела злого умысла, просто случайно сорвалось с языка.
Мне было очень жаль свою учительницу, невысокого роста, очень хорошенькую армяночку с темными усиками над верхней губой. Но я понимала, женихов нет, посидишь до 30 лет в невестах и Жора умником покажется.
Через
Встретившись со мной в коридоре после развода, Эмма сказала мне честно:
– Зоя, ты была права, а я очень ошиблась.
Но я считала, что на самом деле, ребенок тоже семья, а одной жить плохо, так что не очень Эмма и проиграла, но не стала говорить об этом.
Уроки физкультуры у нас проходят в основном на школьном дворе. Мальчишки играют в футбол, у них свой учитель, Амиран, а у нас, девочек, свой - Николай Степанович Тылибцев, тесть моего дяди Резо. Мы играем мяч в кругу или прыгаем через скакалочку с забеганиями на скорость, т.е. бегаем по кругу - прыгнешь один раз и в очередь, ошибающаяся вылетает. Девочек в кругу становится все меньше, и бегать приходится все быстрее, пока не останутся две. Тут как сумасшедший, прыгнул, обежал крутящего скакалку и снова прыгаешь. Я дошла до финала раза два за все годы, а победительницей не была ни разу. Лучше всех прыгали наши заслуженные спортсмены - Оксана Тотибадзе, и Нелли Варданашвили. Гимнасты и легкоатлеты, я сама это заметила, но это оказалось известным фактом, преуспевали в любом виде спорта. Еще сильна была наша Софа, она была спортивная, ловкая девушка, и когда-то, в классе 6-7 ходила на стадион, а потом бросила.
Как-то Оксанка, разбаловавшись на школьной площадке, вдруг стала изображать из себя балерину и прыгать, стуча в воздухе нога об ногу и напевая какой-то балетный мотив. Это получилось так красиво, что я так и замерла, разинув рот.
– Вот что значит хорошая спортсменка, ей все легко удается,- сказал Тылибцев, тоже залюбовавшись на Оксану.
Но Демкина была другого мнения об Оксане, нашей чемпионке Грузии по прыжкам в высоту. Стадион, на котором тренировалась Оксана находится рядом с бульваром, и Верушка, гуляя по бульвару, заглядывала через сетку на стадион и высмотрела, что Оксана тренируется в очень коротких трусиках и стыдила ее за это перед классом.. Видимо, Демкина представляла себе, что в высоту женщины прыгают в юбках.
Будучи взрослыми девушками, мы периодически ссылались на недомогания и отлынивали от уроков физкультуры, стараясь не вдаваться в подробные объяснения, что с нами происходит. Николай Степанович выразительным жестом прижимал журнал к животу и спрашивал глазами, мол это или нет? Девчонок это очень шокировало, что не мешало иногда под этим предлогом отказываться от уроков физкультуры по крайней мере по 2 раза в месяц.
После физкультуры, потные, разгоряченные мы шли на следующий урок.
Ребята, возвращаясь, темпераментно обсуждали моменты прошедшей игры в футбол. Красные взъерошенные, они вопили друг на друга, хотя игра уже окончилась.
Арут махал руками, как мельница крыльями и орал, захлебываясь слюной, жесты Алика были более медленными и охватывающими, он как бы воспроизводил ситуацию и призывал окружающих еще раз посмотреть на нее со стороны. При этом он громко басил, покрывая тенора и баритоны товарищей. Осман весь бледный, с горящими глазами, обвинял противника в некорректном поведении, Юрка Воронов, поминутно сплевывая, как всегда нес мяч и шел рядом с Даником, который не уступал в жестикуляции товарищам и, высоко поднимая свои густые, на пол-лба брови, что-то ему яростно доказывал, не давая вставить слова. С Гиви слетала вся его обычная ироническая отстраненность, и он вопил как все, а на его белом, обычно бледном лице яркими пятнами сиял румянец. Мелкон, на которого часто нападали товарищи по команде, активно огрызался. И только Юрка Непомнящий оставался в своем футляре, вялый и равнодушный к происходящему, несмотря на свою суетливую нервозность.