Нашествие хазар (в 2х книгах)
Шрифт:
Но самая упорная борьба шла у арабов с Византией, и вот уж который год участвует в ней потомок аравийских бедуинов. Но богатство плывёт) только в руки богатых…
«Давно нет среди нас поэта, а слова его остались… О богатых и бедных… А ещё он доводил до слушающих творения из Моаллаката [211] . Вот как эти: «Под скалой у дороги лежит он убит, в чью кровь не падёт роса…» И далее: «Коршуны, коршунов цвет, от тела к телу свершали путь. Попировав на славу, ввысь не могли подняться…» Как те, кто пировал в богатстве… Да, велик тот человек, кто учен и может слагать стихи, - раздумывал Фархад.
– Ибо говорят арабы о себе: «Тюрбаны - венцы, шатры - стены, мечи - ограда, песнь - грамота». Где он
[211] Моаллакат (ал-муаллакат)– произведения доисламской арабской поэзии, творения поэтов Антары, Амралкайса, Тарафы, Зохейры, Хареса и других.
А Фархада снова зовут на учения. На дню несколько раз ему приходится брать в руки арбалет или меч, похожий на византийский акинак, только чуть длиннее, но которым тоже можно и колоть, и рубить… А чаще воины боевой линии «День помощи» занимаются рытьём рвов, насыпанием высотой в пять гезов земляных валов и укреплением их дёрном и плетёными щитами с зубьями… Потому что вторую линию в арабском войске используют чаще всего в обороне; пока первая - «Утро псового лая», если она захлебнулась в атаке, перестраивает свои ряды, вторая удерживает натиск противника. Но, смотря по обстоятельствам, и её вводят в бой.
А когда попытки смять врага, расчленить его и развеять по равнине не приносят успеха, то в дело вступает резервная линия «Вечер потрясения».
Недаром такие названия! В душе своей арабы поэтичны: они причисляли поэтическое искусство, по причине могущества слова, к видам чародейства и волшебства; когда ислам наложил запрет на волхование, то поэзия стала именоваться ас-сихр ал-халал, то есть дозволенным волшебством. Из противников своих Мухаммед никого так не боялся, как поэтов; когда знаменитый певец Аша [212] вознамерился воспеть пророка, враги Мухаммеда из племени курайш предложили ему сто верблюдов, чтобы он отказался от своего намерения.
[212] Ал-Аша Маймун ибн Кайс (ум. ок. 629 г.). «Аша» означает «подслеповатый», «страдающий куриной слепотой» - распространённая в доисламское и раннеисламское время «кличка».
Фархад сам происходил родом из племени курайш, а обо всем этом ему рассказывал опальный поэт…
Хочешь Слов узнать секреты, В их краях ищи ответы, - Хочешь ли понять поэта, Так иди в его край света.С того времени образ поэта Фархад начал сравнивать с образом человека по имени Зу-л-карнайн, о котором Аллах говорит в Коране: «Мы укрепили его на земле и дали ему ко всему путь, и пошёл он по одному пути. А когда он дошёл до заката солнца, то увидел, что оно закатывается в источник зловонный, и нашёл около него людей. Мы сказали: «О, Зу-л-карнайн, либо ты накажешь, либо устроишь для них милость». Он сказал: «Того, кто несправедлив, мы накажем, а потом он будет возвращён к своему Господу, и накажет Он его наказанием тяжёлым. А кто уверовал и творил благое, для него в награду - милость…»
К Фархаду подошёл его боевой друг и спросил:
– Ты ничего не слышал о предстоящем сражении?… Мне сказал муаллим, что надо ждать наступления византийцев со дня на день. В их лагере после отъезда василевса наблюдается особенное оживление…
– Нет, не слышал, - занятый мыслями о поэте, почти непроизвольно ответил Фархад и в свою очередь спросил друга: - А ты не помнишь того слагателя стихов и песен?
– Конечно, помню… Но вроде не к месту ты о нём спрашиваешь.
– Слова его пришли на ум… Хороший он был человек. Жалко его.
– Ты себя пожалей перед боем… Новый доместик византийцев по имени Василий воевать умеет. Мы уже не раз испытали это на себе, когда он водил своих велитов в атаки.
Отпустив послов в Тефрику, посетивших воинский лагерь, Михаил III заскучал основательно. И даже пьяные оргии с пленными рабынями, устраиваемые Вардой, не помогали развеять невесёлое настроение племянника. Он всё чаще говорил о своём отъезде в Константинополь, где с нетерпением ждала его Евдокия Ингерина. Безусловно, василевсу её могли привезти и сюда, но он не хотел сам этого, прежде всего тоскуя по роскоши императорского дворца и бегам на колесницах. Правда, недавно Михаила развлёк маленький Феофилиц, нежданно появившийся в лагере в сопровождении, как всегда, своих гигантов. Напившись, он потребовал, чтобы Михаил и Варда хотя бы на один день поставили его во главе войска, и он бы собственноручно смог повести солдат в бой. Отказаться от этой затеи его еле уговорили, а потом Македонянин постарался удалить Феофилица из лагеря под благовидным предлогом полечиться у знаменитых врачей, так как после беспробудного пьянства у карлика начались подёргивания ушей, которые очень позабавили Михаила III…
И вот василевс собрал коментон, явившись в лёгкой шапочке, обшитой жемчугом, в голубом хитоне с дорогой цепью на шее, - важный и торжественный. До созыва этого военного совета не пил два дня и успел выходиться…
– Друзья мои, настал момент расставания, - взял он с места в карьер.
– Благодаря моим… нашим усилиям, - поправился он, - обстановка в лагере для нас благоприятна. Я официально вручаю судьбу своего войска в руки шталмейстера, который, думаю, в скором времени сотворит ещё одну победу… Она нужна, покуда идут переговоры в Тефрике по обмену пленными. Чтобы агаряне и ересиарх Карбеас стали сговорчивее…
После такого сообщения многие украдкой посмотрели в сторону Варды. Тот и бровью не повёл, но взгляд его разом ожесточился и на правом виске заметно запульсировала жилка.
Зато Василий своё назначение принял без суеты и заискивания; он гордо склонил чуть набок голову, поблагодарив тем самым императора.
И раньше Михаил назначал Македонянина доместиком, но только на время боя, находясь рядом и контролируя все его действия. Но отлучаясь из лагеря, как например, при заключении «Договора мира и любви» с Аскольдом и Диром, всё же руководство войском возлагал на плечи дяди. Теперь же - иное дело… Поэтому Василий сейчас испытал скорее чувство тяжкой ответственности, нежели радости, ибо забота о войске, о поддержании его боеспособности, снабжении полностью перешло к нему.
Давно шли разговоры, что арабы после сражений используют копья византийцев; пробивая ту или иную преграду, они остаются годными к употреблению. Василий зашёл в кузницу, где ковали насадки для копий, долго смотрел на работу кузнецов, задумавшись, потом разделся до пояса, взял в руки кувалду. Помахав ею, предложил мастерам:
– Отныне будете закалять только острие. Железную часть, надеваемую на древко, оставляйте как есть…
Когда сделали пробу, Македонянин велел на расстояние одной шестой стадии [213] установить щит. Подбросил в руке копье, оценив его тяжесть, разбежался и бросил. Калёным острием оно пробило щит, но загнулось в железной части у древка, сцепившись со щитом.
[213] Чуть больше 30 метров.
Довольно засмеявшись, Василий сказал:
– Так неприятель лишается своего щита и не может уже воспользоваться нашим копьём…
– Ловко!
– заключили кузнецы.
И ещё одно новшество ввёл Македонянин.
В глухой обороне при энергичной атаке противника помимо «круга» или «клина» он стал применять «черепаху»; в этом случае первый ряд фаланги держал щиты перед собой, а второй и следующие над головой… И когда натиск врага, натолкнувшись на эту стену, ослабевал, «черепаха» мгновенно распадалась, и византийцы внезапным наскоком разбивали противника на отдельные «островки» и уничтожали.