Нашествие
Шрифт:
Он вспомнил, как в камеру вошел какой-то тертый калач, весь покрытый дырками от отобранного охраной пирсинга. Косые шрамы на щеке, как Клаус уже знал, обозначали проведенные на каторге годы. Они с этим старым вором оказались соседями по нарам и в, общем, ладили, но однажды каторжанин попросил Клауса накрыться одеялом с головой и полежать тихо.
— Боюсь сорваться, — очень спокойно сказал он. — Как-то раз мне в напарники дали вот такого, как ты, тоже с мутными глазками. «За забором», само собой. Я и не хотел, а придушил его. Просто не мог рядом находиться, будто что-то чешется. Понимаешь?
Клаус не понимал, но поверил. Тогда его заботили вещи пострашнее, грозила высшая мера. Так оно и вышло, да только обернулось все тем же: оказался в компании, где как минимум половина вот такие же калачи. И нет надзирателей, и некуда деться. «Возврата нет».
Уже почти стемнело, когда отряд вышел из леса. Бородач куда-то уходил один, вернулся озабоченный.
— Слушайте все! — Он шепелявил еще сильнее, наверное от усталости. — Клянусь, что если кто-нибудь один из вас, издаст звук, то умрут все. Мы вас даже убивать не будем, просто бросим. Здесь живут аборигены, и я не завидую тем, кто с ними встретится. Так что идем тихо и быстро, куда я веревочку потяну. Кто упадет, поднимать не станем, убьем сразу, чтобы не губить всех. Тебя, дрянь, это особенно касается.
Женщина за спиной Клауса только хрипло дышала. Деревьев больше не было, теперь они почти бежали через широкий луг. Что-то мелькнуло под ногами, Виктор споткнулся, но устоял. Потом он утверждал, что наступил на человеческий череп. Скорее всего так оно и было, в Ларране много костей.
Аборигены тогда показались пленникам какими-то ужасными существами, сильными и кровожадными. А что еще можно было подумать? Все оказалось несколько не так, хотя в кровожадности ордынцам отказать нельзя. Просто их было много, и они находились у Вессена только для того, чтобы убивать.
Потом — сортировочный пункт. Клаус сначала не заметил его, просто им разрешили остановиться и лечь.
— До утра отдыхайте, — в полный голос сообщил бородач. — Но если хоть одна тварь попробует сбежать — конец и ему, и обоим его соседям!
— Какой дурак побежит ночью не пойми куда? — пробормотал Виктор и тотчас же уснул.
Клаус позавидовал его нервам, но это стало последним, что он помнил. Наверное, выключился секундой позже.
Несмотря на усталость, все проснулись на рассвете. Клаус сел и даже без очков понял, что находится среди толпы. Не меньше сотни людей спорили, жаловались, ругались, назревала первая драка. Это и был сортировочный пункт, куда стаскивали всех, кого удавалось найти раньше ордынцев.
Прежде всего им раздали по куску хлеба каждому и кувшин воды на четверых. Во время завтрака драки все-таки начались, люди зверели ни с чего и начинали душить друг друга теми самыми веревками, которыми были связаны. Охрана каждую такую свару прекращала ударами ножен. Били всерьез, не щадя никого.
— Я знаю, они и убьют, не пожалеют, — сказал Виктор, прожевав свой паек. — Я вижу, когда так бьют. Вон у того парня, кажется, глаз вытекает.
— Козлы!.. — шипела женщина со сломанными руками, имени которой Клаус так и не узнал. Ни есть, ни пить она не просила.
— А
— Да, — равнодушно согласился Клаус, который знал, что с ним такого не случится.
По нужде никого не отпускали, гадили тут же, под себя. Двое или трое, сговорившись, кинулись вдруг на одного воина, но тот легко отбился, умело орудуя ножнами. К нему тут же подошли товарищи, на ходу обнажая сабли. Виновных быстро и хладнокровно зарубили. Люди вокруг молча прикрывались руками от летящей крови. На время все притихли.
— Атори! — с презрением сказал один из убийц, вытирая саблю о траву.
И добавил что-то на языке, которого Клаус не знал. Вскоре ему пришлось этот язык выучить, собственно, тем он и заслужил благосклонность Пана — способных к языкам среди новых было маловато. Довольно простой язык, если не считать обилия шипящих звуков. Чтобы их правильно произносить, нужно всерьез заняться языком — не тем, который служит для передачи мыслей, а тем, что болтается во рту и служит для передачи звуков.
О том, что у воинов раздвоенные языки, узнали некоторое время спустя. Пленников по одному отводили в сторону, где стоял складной столик. Спрашивали еще раз, уже подробнее, как зовут и чем провинился, уточняли образование и профессию, интересовались здоровьем, разглядывали тела. Все записывали. Клаус уже согласился с Виктором, что в этом неизвестном мире возникла человеческая колония, ведущая борьбу против аборигенов, когда вдруг кто-то сказал про языки.
— Клянется, что у них языки змеиные! — передал Виктор, обладавший не только зрением, но и слухом недюжинным. — Во дела! Выходит, они не люди?
Теперь все стали заглядывать воинам в рот, а те, казалось, специально давали такую возможность. Клаус без очков сам мало что мог разглядеть, но пришлось поверить рассказам. Тут же начали перешептываться активнее, роль лидера взял на себя чернокожий толстяк.
— Говорят, раз не люди, то надеяться не на что, — передал Виктор. — Говорят, надо кидаться всем сразу.
— Козлы!.. — прошипела женщина со сломанными руками, непонятно кого имея в виду. Скорее всего всех. — Козлы!..
— Боязно, Клаус, — поделился Виктор очередным соображением. — Нас, конечно, трое на одного, но уж очень ловко эти аборигены сабельками машут. Привычные они. А этот толстый, Жюль, говорит, что люди, наверное, там, где нам сказали тихо идти. Надо туда бежать, а тут хана.
— Зачем же тогда записывают? — усомнился Клаус, и тут позвали его.
Он не мог разглядеть, но по тому, что каждое его слово тут же переводили для писца на шипящий язык, понял, что список составляется никак не по-английски.
— Имя?
— Клаус Домбровски.
— Будешь просто Клаус, нечего бумагу марать. — У бородача вышло «Кляусш».
Снова пришлось рассказать обо всем, теперь не перебивали. Пощупали мускулы, заглянули в глаза. Даже попросили сосчитать, сколько пальцев на вытянутой руке, — Клаус мог только утверждать, что рука поднята одна, больше ничего.