Наши нравы
Шрифт:
В нежном взгляде ее больших, синих выразительных глаз стояла мольба.
— Я по семейному делу! — прибавила она еще тише.
Сергей Александрович скосил глаза на черное кружево, мерно колыхавшееся над волнующейся пышной грудью, как-то молодцевато выпрямился и сказал:
— Прошу минутку подождать. Сейчас я буду к вашим услугам.
Он еще раз поклонился и отошел к другим просителям, скоро покончил с ними и, вернувшись к даме, произнес:
— Не угодно ли в кабинет?
Молодая женщина последовала за ним. У порога Сергей Александрович обернулся, пропустил молодую женщину мимо себя, бросив взгляд на круглую белую шею, на мягкие формы красиво изогнутого стана, и проговорил, указывая
— Вот сюда… Прошу, сударыня, садиться…
Молодая женщина села, но от волнения, казалось, не могла начать. Сергей Александрович терпеливо выжидал, рассматривая в это время прехорошенькую головку с нежными, точно выточенными чертами лица. Вся маленькая фигурка ее была необыкновенно грациозна, изящна и производила чарующее впечатление. Кривский заметил хорошенькую родинку под глазами, чуть-чуть приподнятый носик, маленькие ручки и прелестные пепельные волосы…
— Простите, пожалуйста… — заговорила она мягким, слегка певучим голосом и выговаривая слова с малороссийским акцентом. — Я отнимаю ваше время, но мне придется просить вас выслушать меня терпеливо. Вы позволите?..
Она подняла глаза и взглянула нежно, вкрадчиво, точно ребенок.
— Я готов выслушать вас.
Она незаметно спустила с плеч мантилью, открыв красивую грудь и прелестную талию, сдернула перчатку, обнаружив прекрасную маленькую ручку с bague marquise [6] на мизинце, поправила выбившиеся из-под шляпки волосы, бросила быстрый взгляд на старика, когда он опустил глаза, и собиралась начать свой рассказ, как в кабинете раздались шаги.
В кабинет вошел красивый, свежий молодой офицер, удивительно похожий на Сергея Александровича.
6
Перстень с камнем в овальной оправе (франц.).
Сергей Александрович обернулся с неудовольствием.
Маленькая женщина взглянула на вошедшего, улыбнулась глазами и быстро опустила их.
— Ах, извини, папа… Я думал, что ты один!.. — произнес офицер, быстро уходя из кабинета, успев бросить нежный взгляд на молодую женщину.
— Теперь вам никто не помешает… я слушаю вас.
Молодая женщина провела рукой по красивому лбу и начала грустным тоном свою печальную исповедь.
II
ИСПОВЕДЬ
— Несчастье мое в том, что я вышла замуж очень рано, почти ребенком; мне не исполнилось еще семнадцати лет, когда я надела подвенечное платье. Родители мои желали этой свадьбы, да и я была не прочь… Казалось, так весело быть молодой дамой!.. Мой жених показался всем нам добрым и порядочным человеком… Он был полтавский помещик и имел независимое состояние. Отец мой, помещик той же губернии, знал Трамбецкого, считал его хорошей партией для меня и, конечно, думал, что я буду счастлива… Отец так любил меня… И я верила… верила всему, что говорил мне тогда мой муж… Он был так ласков, так говорил о своей любви, что нельзя было не верить. В семнадцать лет легко верится…
Не успела я одуматься, как уже была замужем. Мы тотчас же уехали за границу и провели там два года, но боже! какие это ужасные были два года!.. Мой муж был ревнив, ревнив до сумасшествия… Ревности его не было пределов… Он ни на минуту не сводил с меня подозрительного страшного взгляда. Он боялся где-нибудь останавливаться на долгое время, и мы безостановочно переезжали из города в город по всей Европе. Достаточно мне было сказать, что мне нравится какое-нибудь место, чтобы мы ехали дальше… Он говорил мне о своей страсти
Молодая женщина не могла продолжать… Слезы душили ее… Она склонила голову и беспомощно опустила руки…
Нежный, певучий тон ее голоса, беспомощный детский открытый взгляд, — все в ней дышало такой искренностью, таким горем, что Сергей Александрович, знавший хорошо цену женских слез и видевший на своем веку немало житейских комедий, почувствовал нечто вроде участия к хорошенькой страдалице и заинтересовался ее рассказом…
Слезы тихо капали, словно жемчужины, из ее глаз. Под бременем воспоминаний головка склонялась все ниже и ниже.
— Успокойтесь, сударыня… Успокойтесь, прошу вас… Позвольте узнать ваше имя?..
— Валентина Николаевна.
— Успокойтесь, Валентина Николаевна, — повторил Кривский, любуясь грациозной фигуркой молодой женщины.
Валентина Николаевна подняла на Кривского глаза. Они были полны слез, и в то же время необыкновенно кроткая улыбка, словно радуга, играла на ее лице.
— Извините меня, старика, за вопрос: супруг ваш значительно старше вас?..
— Он на двенадцать лет старше меня. Мне двадцать восемь лет, а ему сорок. Но дело не в разнице лет, — заметила она с простодушием ребенка, — мне кажется, что если бы между нами была еще большая разница, то я все-таки могла бы любить его… Страсть сглаживает лета… — прибавила она тихо…
— Разумеется, это бывает… не спорю… хоть и редко! — проговорил Сергей Александрович и снова наклонил голову, собираясь слушать…
Валентина Николаевна оправилась и продолжала:
— Наконец мы вернулись в Россию. Мы поселились в деревне. Первое время муж как будто успокоился, но ненадолго. Довольно было первой поездки в деревню к отцу, чтобы снова вызвать в нем вспышки гнева… Я жаловалась отцу, он говорил с моим мужем, просил его, но муж увез меня из деревни, и снова потекла та же невыносимая жизнь…
Я стала матерью… Я привязалась к ребенку и решила жить для него… Я сделалась безучастной ко всему остальному и готова была ради него примириться с своей долей, как через год мы переехали в город В., где муж выбран был в мировые судьи. Дела его в это время стали хуже, двухлетнее пребывание за границей и уплата большого долга по поручительству заставили его поступить на службу. Для меня опять наступили адские дни. Он вдруг изменил тактику. Он перестал меня запирать, а напротив, требовал, чтобы я всюду выезжала. Он рядил меня, стал принимать гостей и вечно подозрительно глядел на меня… Когда мы возвращались из гостей, происходили ужасные сцены… Мне тяжело их рассказывать.