Наши нравы
Шрифт:
При звуке голоса, раздавшегося почти над ухом, молодая девушка нервно вздрогнула и обернулась.
Перед Борисом Сергеевичем стояла скромная, совсем молоденькая, простенькая девушка с светло-русыми волосами, обрамлявшими овал нежного личика, сквозь прозрачную кожу которого просвечивали голубые жилки.
Что-то кроткое, задумчивое и серьезное было в выражении лица молодой девушки. Но еще более поражали ее глаза: серые, большие, бархатные, они глядели из-под длинных, вздрагивавших ресниц с какою-то восторженною
На богатой невесте было простое ситцевое платье, плотно охватывавшее молодые, не вполне еще развившиеся формы. Украшений не было никаких — ни колец, ни серег; только ветка сирени украшала ее прекрасные светлые волосы.
Назвать ее красивой было нельзя, но что-то необыкновенно симпатичное было в этой девушке.
Прошло мгновение.
— Извините, бога ради. Ведь я не узнала вас! — проговорила она, вспыхнула, как-то неловко протянула руку и крепко пожала руку Бориса Сергеевича.
— Вы так задумались, что и не слыхали, как я подошел и здоровался с вами.
— Да… Я рассеянная… На меня иногда находит…
Она замолчала.
Борис Сергеевич испытывал необычайное волнение. Привыкнув к свету, он ли не умел всегда завязать разговор, и вдруг теперь Кривский не знает, о чем заговорить с этой скромной девушкой и как приступить к объяснению. Он искоса посматривал на нее и не находил слов.
— Вы скоро в деревню?..
«Фу, как пошло!» — пронеслось у него в голове.
— Да, на будущей неделе, по крайней мере папенька так говорит.
К чему она говорит: «Папенька»? Надо ее отучить от этого. «Папенька» резало ухо Бориса Сергеевича.
— В деревне теперь хорошо!
— Еще бы… там прелестно… я бы, кажется, никогда не рассталась с деревней.
— И не хотели бы жить в городе?
— Нет…
— Отчего?
— Я не люблю города. Шумно очень, и люди здесь какие-то…
Она не докончила и задумчиво провела рукой по лицу.
— Какие? — улыбнулся Борис Сергеевич.
Евдокия подняла на него свои глаза и взглянула на него как-то серьезно.
— Разве вы не знаете?
— Не знаю…
— Вы шутите!.. — тихо проговорила она, опуская глаза..
Борис Сергеевич опять не знал, как ему быть. Она такая странная, эта девушка, и говорит какими-то загадками… «Кажется, недалекая! на мать похожа!» — подумал Борис Сергеевич. Надо, наконец, решиться. Глупо же, в самом деле, робеть перед девчонкой, хотя бы и с миллионом приданого.
И он заговорил.
Он заговорил мягким певучим голосом о том, что он одинок, что чувствует потребность любить и быть любимым, что ему нравится одна девушка, счастию которой он посвятил бы всю свою жизнь.
Евдокия слушала, опустив свои длинные ресницы, не прерывая. Эти нежные речи казались какими-то странными и в то же
«К чему он говорит?.. Верно, он несчастлив?.. — промелькнуло у нее в голове. — Бедный!»
Они тихо подвигались по аллее, а голос Бориса Сергеевича дрожал нежными нотами.
Наконец Кривский смолк и взглянул на молодую девушку. По-видимому, никакого впечатления. Лицо ее было серьезно; глаза по-прежнему опущены вниз.
«Или недостаточно ясно?» — подумал Борис Сергеевич и проговорил:
— Вы не сердитесь, что я рассказал вам свой роман?
— Сердиться? Напротив, я могу только благодарить вас за доверие.
«Она ничего не понимает!»
— Я рассказал вам свою исповедь не бескорыстно, Евдокия Саввишна, а чтобы попросить вашего совета.
— Моего совета? Зачем вам мой совет?
— Ваш именно и нужен! — чуть слышно обронил Кривский.
Она еще ниже опустила голову и, спустя секунду, еще раз спросила:
— Мой?
— Ваш!
Тогда она кротко так взглянула на Бориса Сергеевича и серьезно проговорила:
— Если вы уверены, что любите и вас любят…
— То-то я и не знаю, нравлюсь ли я… Захочет ли эта девушка связать свою судьбу с моею?..
— Так вы спросите! — с простодушным участием ответила Евдокия.
«Она ничего не понимает!» — опять подумал Борис Сергеевич.
— Я спрашиваю! — медленно проговорил он, наклоняясь к ней. — От вас зависит ответ…
Кривский заметил, как дрогнули и побелели ее губы и какое-то страдальческое выражение исказило черты ее лица. Она опустила еще ниже голову и несколько секунд шла молча.
Когда она подняла на Кривского свои глаза, они светились кротким светом, но лицо ее было грустное.
— Благодарю вас!.. — прошептала она.
— А ответ?..
— Мне кажется, я вам не пара!..
Она проговорила эти слова тихим, печальным голосом.
— И к тому же… я не знаю… я… Нет, простите меня… Вы мне нравитесь, но…
Она говорила с трудом.
— Вы любите другого?
— Нет… никого… Не спрашивайте более, прошу вас… Оставьте меня теперь одну. Я вам пришлю ответ…
Борис Сергеевич низко поклонился и пошел из сада, а молодая девушка опустилась на скамейку и глубоко задумалась.
Это признание было так неожиданно, что она долго не могла прийти в себя.
Любит ли она?
Она не могла сообразить. Кривский ей нравился более других, бывавших у них в доме, но никогда мысль о любви не закрадывалась в ее сердце. Он чаще других говорил с ней, был любезен, ласков, — вот и все. Она находила, что он красив и непохож на всех тех, которые толкутся в кабинете у отца и смотрят ему в глаза… А сейчас? Он так нежно говорил ей о своей любви. Ей стало жаль его. Сперва жаль, а потом сделалось грустно. Зачем она не любит его?