Наши звезды: звезда Полынь (журнальный вариант)
Шрифт:
Вот именно тогда Бабцев понял раз и на всю оставшуюся жизнь: есть наши и не наши. И каждый сам находит критерии отбора в те и в эти. И понял: для него, Валентина Бабцева, подонок и убийца никогда не сможет стать “нашим”. Вот кто ПРОТИВ подонков и убийц - тот ему и “наш”. Будь он по формальным признаком кем угодно, хоть с того края света, хоть вообще с того света.
Он не знал тогда, правильно это или нет. Даже не задумывался над этим. Просто ему было тошно от таких “своих”.
Лишь через много лет он убедился, что это единственно верная и единственно достойная позиция, что в большом мире лишь она и пользуется уважением. Поэтому так легко он становился своим для совсем вроде бы чужих - от прибалтийских
Но выбрал он свою позицию не по расчету. Он же ничего этого в юности не знал. Просто он не мог иначе, и все. С детства не мог.
Так что возведение именно этого фильма в ранг священного, думал Бабцев, далеко не случайно. Вот зачем им космос. Вот чего они по большому-то счету от космоса ждут и хотят. Здесь не получилось, ручки оказались коротки, кишка тонка - так они хоть там жаждут утвердить русский орднунг.
Хорошо, что не пришлось смотреть это кино.
Хватило и того, что им дали увидеть и услышать. Страшные часы заправки, когда “красняк”, апофеоз русской смекалки, ободран с ракеты уже весь и на стартовой площадке - ни души. И едва не над головами начинают течь по широким шлангам, хлюпая и ворча, будто обыкновенное домашнее дерьмо, неотвратимые убийцы: смертоносный гептил, смертоносный амил и еще какая-то четырехокись азота, тоже наверняка вполне беспощадная к мягким козявкам в неспособных защитить, лишь не позволяющих сбежать погонах…
Или гептил не здесь? Слишком много сразу, все перепуталось…
Ну, пусть не азота, все равно не лучше.
И без перехода смех. Немного нервный после этих адских процедур и все-таки уже нормальный, уже обыденно ироничный, потому что, как всегда, грустное и смешное рядом. По традиции заправщиков кормят пловом. Плов горячий, пахнет грубо и пряно и дымится. Заправщики жгутся, вытирают жирные губы ладонями. И гордо рассказывают, почему с ними так чикаются: именно во время заправки все может рвануть, как ни при какой иной операции. Ну, помимо самого старта, разумеется, - но во время старта здесь никого не будет. Нам за вредность аж надбавки положены. Обычные лейтенанты, те, что голыми руками, примерзая к железу зимой и прикипая летом, проверяют на поставленной ракете узлы, контакты и разъемы, помаленьку лишая белоснежную тушу красного лоскутного одеяния, те получают две с половиной тысячи рублей в месяц. За свой героический и уже хотя бы по деньгам видно, насколько нужный Отчизне труд. А вот мы, “заправщики”, аж на сто тридцать рублей больше. И еще у нас усиленное питание: яйца, сливочное масло, молоко, сыр. Да только кто ж их видел. За свои деньги в магазине - оно, конечно, да, но… Так-то питание усиливать и депутаты себе умеют…
Словом, за нашу советскую Родину.
За нашу антисоветскую Родину…
За нашу никакую Родину.
Ничего не меняется. Как, друзья, вы не садитесь…
А потом главный миг. То, ради чего день за днем, неделя за неделей творится эта зловещая мистерия…
Бетон под ногами дрогнул. Едва ощутимо затрепетал, будто резонирующая струна. И накативший рев даже здесь, в подземелье, сварил воздух в крутой кисель. Нечеловеческий воздух.
А мгновением позже показался нечеловеческий огонь.
Из газоотводов бабахнули прямые, как жерди, ослепительные вихри. Потом люто полыхнуло где-то посреди - и уж оттуда, из потайной гремящей сердцевины огонь, сладострастно дрожа от могущества, попер вверх. Вспучилась плазменная гора. Огонь выпрастывался из-под земли неторопливо и вальяжно, как с достоинством рассвирепевший дьявол. Его пугающе неземная суть видна была сразу, он двигался вопреки всем законам природы: строго прямо и вверх. Лохматое, призрачное от жара ревущее солнце взошло из преисподней и, кинув позади себя невообразимой длины пламенное помело, полезло в небо.
А козявки в погонах
– Десять секунд - полет нормальный… Двадцать секунд - полет нормальный… Девяносто секунд… Тангаж, рысканье - в норме…
Весь в поту, стиснув кулаки, завороженный этой жутью и даже забыв дышать, Бабцев ошеломленно озирался вокруг. Эти лица… Они все были как чубатый щекастый капитан. Носы картошкой, маленькие глазки… Чувствовалось, что не дураки выпить водки - и лучше бы побольше. С такими ряшками только навоз в поле таскать! Глушить мутный самогон, занюхивая рукавом рваного ватника, и таскать по непролазным хлябям вонючий навоз!! И ничего больше!!
Эта вот дикая мощь - у них?
Честное слово, если бы кругом были знакомые Бабцеву по бесчисленным телерепортажам интеллигентные, умные лица англосаксов из НАСА, ему было бы сейчас спокойней.
Ну, хотя бы как у Сагдеева…
Нет, скорее отсюда, думал Бабцев. Скорее туда, где нормальные люди радуются нормальным вещам…
Степная тьма дышала пылью, горечью и какой-то химией, плыли поодаль крупные и мелкие непонятные огоньки, смутные далекие тени непонятных конструкций - и, медлительно пошатываясь, точно хромой на обе ноги, наползал навстречу скрипящему всем своим большевистским скелетом мотовозу мерцающий россыпями разноцветных окон и фонарей городишко… Фляга под названием КПСС - Каждый Плещет Себе Сам (даже юмор здесь полон древнего яда) - шла по кругу. И когда пожилой мрачноватый майор, не пригубив, передал ее импозантному представителю корпорации, а тот, сделав положенный глоток, передал ее корреспондентам, алкаш Корховой буквально приник к горлышку, этак запросто, точно он тут свой и фляга его собственная… Хлебнул, крякнул со вкусом и сипло кинул лозунг: “За наши звезды, ребята!”; и даже его узкоглазая пассия пригубила, и уж, разумеется, конформный Фомичев…
Бабцев от сомнительного угощения отказался.
И, конечно, когда мотовоз доскрипел наконец до станции Городская, не поехал на организованный фирмой поздний банкет.
И остался один.
Наконец-то стало тихо.
Дождавшись, чтобы автобус с делегацией и сопровождением пропал вдали, Бабцев неспешно двинулся проспектом Абая к далекой Сырдарье. Проспект был прям, будто его пробил падающий по касательной метеор.
А будь это не здесь - прекрасный вечер. Тепло. Азиатские звезды искрятся, даже свет фонарей не глушит их, только застит малость, скрадывая бесчисленную мелочь. Зелени много, деревца и кустарники клубятся беспросветно, как вылитая в чуть фосфоресцирующую воду тушь. Мирные скамейки неназойливо манят посидеть, подумать, с удовольствием погрустить о чем-нибудь совершенно несмертельном. Даже как-то уютно, потому что патриархально, что ли… Детством веет.
Ага. За детство счастливое наше - спасибо, родная страна.
Вот. Вот откуда ощущение покоя и какой-то необъяснимой защищенности. Вот куда запущены подлые щупальца ассоциаций, подсознательных воспоминаний… Ну, нет. Не дамся.
Впереди уже предупредительно светится стела “Байконур”, жалкая и помпезная, как все здесь. Говорит: не верь! Очередная елда, только не летучая. И, конечно, с претензией на всемирность: ажурный земной шар на колу, и кругом него наша, понимаете ли, р-русская орбита…
Малолюдно… Работящие, рано ложатся.
А может, у них тут комендантский час, только нас о том не предупредили, чтоб не пугать? Были уверены, что мы от автобуса ни шагу. А что? При таком обилии КПП на въездах это было бы вполне логично. Сейчас подойдет патруль и по-русски вломит в хайло за отсутствие подписанного гаулейтером аусвайса…
Так он ядовито пошучивал сам с собою, медленно шагая по проспекту имени казахского обожателя русских Абая, но в глубине души был на самом-то деле уверен: никакой патруль ему не грозит.