Насилие истиной
Шрифт:
Потом были Рио-де-Жанейро, Буэнос-Айрес…
В краткие промежутки между гастролями молодые поселялись в старинных бахаревских апартаментах. Опасения Петра Арсентьевича по поводу невестки из другого круга не оправдывались. Основную роль в этом сыграло то, что Жаклин не сталкивалась с Людмилой Савельевной на кухне возле плиты, так как всю работу выполняла домработница. Людмила Савельевна осуществляла лишь руководство, а Жаклин было все равно. Ее новая жизнь не оставляла ей времени на домашние будни. Их с Гарриком приглашали
Однажды, в редкие часы пребывания Жаклин дома, раздался телефонный звонок. Она подняла трубку и услышала взволнованный женский голос:
— Здравствуйте, я журналистка, меня зовут Илона Стефанова. Могу ли я поговорить с Жаклин Рахманиной?
— Слушаю!
— Ой! Это вы! Как я рада! Я работаю в журнале «Театральная Москва» и очень хотела бы написать о вас статью!
— Обо мне? — чуть было не выдала своего удивления Жаклин. — «Черт возьми! Конечно! — мысленно воскликнула она. — Давно пора!» — Пишите! — благосклонно выразила согласие.
— А когда мы с вами можем встретиться?
— О!.. — уже войдя в роль звезды, задумчиво протянула Жаклин. — Даже не знаю!..
— Умоляю! Всего каких-нибудь полчасика!..
— Одну минуту, я посмотрю свою записную книжку! — сказала она, хотя отлично знала, что всю неделю у нее совершенно свободна первая половина дня.
— Послезавтра в двенадцать, устроит?!
— Спасибо! — обрадовано воскликнула журналистка.
Жаклин с густой длинной челкой, с сильно накрашенными ресницами и перламутровой помадой на губах приподнялась с кушетки, когда домработница ввела в ее комнату совсем молоденькую журналистку. Девушка замерла, с нескрываемым восторгом глядя на Жаклин в коротких, до середины икры, узких сиреневых брюках и расшитой жемчужинками блузке.
— Здравствуйте! — спохватилась она. — Меня зовут Илона!
Они на удивление быстро разговорились. Жаклин, конечно, приготовилась пофорсить перед журналисткой, но у той, несомненно, оказался дар мгновенно располагать человека к себе. Когда были заданы все вопросы и получены ответы, отобраны самые эффектные фотографии, только тогда Илона призналась, что она еще не журналистка, а всего лишь студентка второго курса. И что она упросила главного редактора напечатать материал, если ей удастся взять интервью у Рахманиной.
Жаклин пожала плечами.
— Какое имеет значение, сколько тебе лет, главное, чтобы то, что ты делаешь, было талантливо, — к месту ввернула она одну из фраз Петра Арсентьевича.
— Боже, какая ты милая! — восторженно сверкая глазами, воскликнула Илона. — Как только напишу, обязательно принесу тебе прочесть! — задержавшись в дверях, уведомила она свою первую знаменитость,
Три дня спустя раздался звонок.
— Жаклин, у меня все готово!
— Приходи!
Когда Жаклин сама открыла дверь, ввиду отсутствия домработницы, то увидела Илону с какой-то девушкой.
— Жаклин! — горячо приступила юная журналистка. — Это Лера, моя подруга, учится в Литинституте. Если ты не против, можно она войдет?
Жаклин пожала плечами.
— Проходите!
— Понимаешь, она умолила взять ее с собой, когда узнала, что я иду к тебе!
Лера перешагнула порог квартиры с каким-то благоговением.
— Боже! — прошептала она, проходя мимо гостиной. — Не могу поверить!.. — вздохнув, она села на диван в комнате Жаклин и принялась разглядывать все вокруг. — Я! В доме Бахаревых!..
Жаклин хотела сказать: «Ну и что?» Но ей не удалось.
Умело построенный поток красивых фраз чуть не вынес ее из комнаты. Она узнала, что, оказывается, живет в храме искусства рядом с самим столпом русской культуры.
— Бахаревы! Это же наше достояние!.. — закончила Лера вдохновенную речь и, не переведя дыхания, патетично воскликнула: — Как вы, должно быть, счастливы, как благодарны судьбе, что попали в такую семью!..
Тут Жаклин вспомнились и слова подруги Марго, тоже о семье.
«Ого! Вот оно что! А я и не задумывалась! Мне-то, что Бахаревы, что Ухаревы, что Сидоровы!.. А оно вот какой поворот имеет! Бахаревы!.. Ничего! Я и Рахманину в ряд поставлю!»
Пришла домработница и подала кофе. Лера ахала и восторгалась каждой чашкой, блюдцем, утверждая, что это настоящий саксонский фарфор.
Так у Жаклин неожиданно появились две подруги. Вернее, ей-то особенно некогда было дружить, но Илона и Лера просто обожали Жаклин и не могли обойтись без нее и двух дней.
Мюзик-холл уехал в Вену на гастроли, неожиданно оказавшиеся последними.
Вернувшись в Москву, Петр Арсентьевич был все время чем-то озабочен, подолгу шептался с Людмилой Савельевной, постоянно говорил с кем-то по телефону и, наконец, объявил сыну и невестке, что его назначили главным режиссером известного драматического театра.
— Не может быть! Папа! Вот это да! — подскочил со стула Гаррик и, чуть ли не подпрыгивая, обежал вокруг стола. — Да это же… все!.. Теперь ты сможешь такое!..
Жаклин, не очень понимая, чему радуется муж, с тревогой поглядывала на свекра.
«Чего это он удумал? Было все славно, слаженно, разъезжали по всему миру, а теперь что, в Москве сидеть? А на гастроли — в Саратов?»
— Я что-то… — попыталась она высказаться, — не очень понимаю. — Вы, Петр Арсентьевич, значит, оставляете мюзик-холл? А мы? — она взглянула на Гаррика. — А мы остаемся?! Но кто же тогда будет его возглавлять?
— Да ты что?! — замахал руками Гаррик. — Мы вместе с папой уйдем в театр!