Насилие истиной
Шрифт:
— Тошно мне, Марго!
— Ты же просила ни о чем не спрашивать, как же я могу тебе помочь?
— А мне никто уже не поможет, поздно!..
— С Гарриком у тебя все в порядке? — не выдержала Марго.
— Лучше не бывает!
— А с Петром Арсентьевичем?..
— Отлично! Так отлично, что я ему завтра же скажу, что играть Бьянку в «Укрощении строптивой» будешь ты!
— Петр Арсентьевич «Строптивую» будет ставить?.. Здорово!.. Представляю!.. — восторженно улыбнулась Марго.
— Учи роль Бьянки!
—
— Ну и я была опереточной! Даже мюзикхольной, а теперь… — не поняла ее опасений Жаклин.
— Ты — другое дело, ты красивая, сверкающая, особенная! А я…
— Что — ты? — лениво спросила Жаклин.
— Стекляшка на солнце. Чуть оно скроется, и сразу видно, что к чему! Вот мы подруги, и хотя трудно, да почти невозможно себя оценивать объективно, но я же вижу, может быть, и не хочу, но вижу, какая разница между нами!
Жаклин насторожилась.
— Так ты меня должна ненавидеть!.. Марго!.. Да ты, наверное, меня ненавидишь.
— Нет! — торопливо воскликнула Марго. — Нет!
— Ну как же так? — закуривая, попыталась понять Жаклин. — Я — воплощение успеха! Неважно, какой ценой! — вскользь добавила она. — А ты…
— А я — полная противоположность, — тоже закуривая, рассмеялась Марго. — Но не совсем! Вот, квартиру дали, пусть коммунальную. Сейчас в «Принцессе цирка» репетирую Мари.
— Во втором составе! — понимающе кивнула Жаклин. — Послушай, я хочу тебе помочь изменить жизнь. Я сто процентов даю, что Петруша возьмет тебя на роль Бьянки.
Марго отрицательно замахала руками.
— Я с тобой всю роль пройду, Гаррика подключу!..
— Ничего не выйдет! В двадцать восемь из опереточных в драматические не переходят!
— Ладно!.. — нервно потерла ладони Жаклин.
Месяц спустя в фойе театра появилась сияющая Марго. Она бросилась навстречу Жаклин, схватила ее за руки и закружила.
— У меня такая новость!.. Такая!..
Жаклин усмехнулась:
— Догадываюсь!
— Нет, не можешь! Я буду петь Мари в первом составе!
— Отлично! — со странной интонацией произнесла Жаклин.
Марго вздрогнула от неожиданного понимания, чуть отошла назад, внимательно поглядела на подругу и тихо сказала:
— Спасибо!
На спектакль Жаклин привела с собой Илону и заказала ей статью. Таким образом, дебют артистки Маргариты Метляковой в первом составе не остался незамеченным. Но, к сожалению, Марго в собственной оценке не слукавила: без солнца — посторонней помощи — она не могла сверкать. Целый сезон, отдавая все свои силы, она пела и танцевала Мари. А потом все вошло в обычную колею. Но Марго не расстраивалась… И вообще, она была какая-то странная, не похожая на других. Могла отправить любовника восвояси, если вдруг Жаклин нужно было у нее переночевать. Жаклин навсегда
— Слушай, я невовремя! Я лучше где-нибудь… — увидев, что подруга не одна, спохватилась Жаклин.
— С ума сошла! Любовник сегодня есть, завтра — нет! А когда мне плохо будет, к кому я пойду? К нему, что ли?.. — качнула головой Марго в сторону исходящего обидой ухажера, бросившего сухое «Пока!» — Я к тебе приду!.. Это, конечно, эгоизм, что я вот так о себе забочусь!.. — несколько натянуто рассмеялась она.
— За что ты так ко мне относишься? — удивилась Жаклин.
— А это твоя заслуга, что я так к тебе отношусь! — произнесла Марго, отводя взгляд.
«Укрощение строптивой» репетировали увлеченно. Катарина — Жаклин, Петруччо — Гаррик.
Петр Арсентьевич продемонстрировал в полной мере, на что способен. Шекспировские строфы вызывали в зрительном зале настолько бурную, живую реакцию, словно пьеса была написана только вчера. Никто даже не обращал внимания, что действие происходило в Италии, что влюблялись и страдали синьоры, а не строители коммунизма.
Петр Бахарев негласно был признан лучшим среди режиссеров столичных театров. Успех был полным и безоговорочным.
— Ну что, дети мои! — воскликнул он как-то вечером, после двух месяцев беспрерывных аншлагов. — А ведь это успех!
И тут, словно в подтверждение его слов, раздался телефонный звонок.
— Бахарев слушает! — густым баритоном произнес Петр Арсентьевич. — А, здравствуй!.. — узнал он звонившего. — Спасибо!.. Да ты что?.. Не может быть!.. Вот так совпадение!.. А!.. — лукаво прищурил он глаза. — Да, таких трудно сыскать!.. Что ж, пожалуй!.. Пусть!.. Когда?.. Хорошо, передам!.. До свиданья!
— Знаете, кто звонил? — хитро поглядел он на свое семейство. Кстати, уже изменившееся: вместо Людмилы Савельевны чай разливала Нинель Ипполитовна, — немного художница, немного поэтесса, а вообще — страстная поклонница Петра Арсентьевича. Она столь самозабвенно поклонялась ему в течение последних двух лет, что вытеснила из уютного и престижного кресла супруги самого Бахарева Людмилу Савельевну.
— Знаете, кто мне сейчас звонил? — повторил Петр Арсентьевич и, выслушав почтительное молчание, ответил: — Максим Береговский!
Позднее в советской энциклопедии будет написано: «Максим Васильевич Береговский — крупнейший советский кинорежиссер».
— Ему тоже наш спектакль понравился?! — не скрывая радости, воскликнул Гаррик.
— Понравился! Более того, тут просто мистическое совпадение, он, оказывается, приступил к съемкам «Укрощения строптивой».
— Великие умы встречаются! — преподнесла Нинель Ипполитовна азбучную истину так, словно изрекала ее первая.
Петр Арсентьевич, шутливо, но согласно кивнул.