Наско-Почемучка
Шрифт:
Мы с Наско едва усидели на своих табуреточках. Так и хотелось соскочить с них, чтобы заглянуть поверх согнутой спины деда в скрипящий таинственный сундук.
Наконец дед Стойне обернулся и направился к нам, кашляя.
— Вот что откопал на поле дед моего деда. Самая старая сабля. Может быть, ещё принадлежала она и самому Шишману.
Сабля блеснула в его подрагивающих руках и опустилась на наши протянутые ладони. Тонкое остриё блеснуло огоньком.
— В наших краях много сражался царь Шишман [2] . Говорят, что там, где упала
2
Шишман — болгарский царь, во время царствования которого, в XIV веке, Болгария попадает под турецкое иго.
Рукоятка сабли грела мне ладонь, она была тёплой, как будто только что, а не несколько веков назад сжимала её человеческая рука.
Совсем стемнело, когда дед Стойне проводил нас до дверей и почти насильно сунул каждому в карман по два больших яблока.
Река светилась во мраке, как брошенная сабля. Окна в ближайших домах поблёскивали, как лукавые глаза деда.
— Приходите ко мне ещё! — крикнул он нам вслед. — Жаль, что я не сумел показать вам самого старого человека. Зато я-то доволен, что узнал самых симпатичных мальчишек в деревне.
Рассказ третий
Сколько всего людей на свете? Больше трёх миллиардов. Много это или мало?
Я подсчитал, что если все люди возьмутся за руки, то опояшут нашу планету восемьдесят раз.
С некоторых пор моего друга Наско волнует одна сложная проблема: он хочет стать невидимым.
Когда впервые Наско поделился со мной этой идеей, она показалась мне несерьёзной и даже попросту смешной.
Как это так — стать невидимым?
Чем заниматься пустыми делами, лучше побыстрее собрать запчасти для походной рации, которую мы мастерим вот уже два месяца у нас во дворе под навесом.
Наско всё это выслушивал молча. Его не задевали мои шуточки. Не трогали и мои упрёки.
Только один раз огрызнулся:
— Как это — незачем становиться невидимыми? Какое же это «пустое дело»? Сам Васил Левски [3] говорил о шапке-невидимке! Если бы Апостол был невидимым, никакие предатели не смогли бы его предать, никакие каратели его не схватили бы.
3
Васил Левски (1837–1873) — один из самых бесстрашных борцов против турецкого владычества в Болгарии, за «чистую и святую республику». Его называют «Апостолом свободы».
Ну вот, даже Левского впутал! Я уж знаю его: если какая-то мысль им овладеет, — всё, нет никакого спасения. Ни упросить его, ни запугать нельзя, ничто его не остановит.
Наско-Почемучка
— Шапки-невидимки бывают только в сказках, — убеждал я его.
— Ха, «только в сказках»! — передразнивал меня Наско. — А помнишь, как летом мы не могли найти кузнечика?
— Какого кузнечика?
— На лугу. Он стрекотал где-то рядом с нами, мы его целый час искали, да так и не нашли. Значит, он был невидимкой.
— Не невидимкой, а просто он зелёный. Сливается с травой. Вот мы его и не видели. Как зелёная гусеница на зелёном листе. Или серая ящерица на камнях.
— Вот ещё! Ты что, не знаешь, что на свете есть много невидимых растений и зверей?
— Да не невидимы они, просто у них защитная окраска. Они сливаются с окружающей средой, чтобы спрятаться от своих врагов.
— Или наоборот: чтобы легче было выследить добычу, — добавил Наско. — Например, белый медведь среди снега и льда. Или царь зверей лев. Он ведь самый сильный в степях и пустынях, ему бояться некого, а шкура у него жёлтая, как песок или пожухлая от солнца трава.
— Ты говоришь, как по учебнику.
Так мы ни до чего и не договорились. А на следующий день Наско опять начал:
— Как ты думаешь, сколько живых существ может находиться на берёзе одновременно?
— Сколько? Наверное, с десяток наберётся.
— Тысячи, тысячи! — завопил Наско. — Я читал, что берёза — это настоящий небоскрёб, где живут тысячи жителей!
— Да ну?! А где же они?
— Где? — ответил Наско вопросом на вопрос. — А где миллионы насекомых, которые приходятся на каждый гектар луга? А где миллионы насекомых, живущих в садах и на полях?
— Под шапкой-невидимкой, — подыграл я Наско.
Наско не обратил на это внимания.
— Многих из них, конечно, не увидишь. Они живут под корнями, в земле, живут под корой и в древесине. Но немало насекомых живут прямо у нас на виду, и всё же мы их не видим. Потому что они действительно невидимы.
— Но ты же не желаешь быть «невидимым», как кузнечик или белый медведь. Ты хочешь стать действительно невидимым!
— Да. Как Гриффин.
Всего неделю назад мы читали роман Герберта Уэллса «Человек-невидимка».
— Жалко, что так глупо разбилась эта пробирка, — вздохнул Наско, — а то бы…
— Но Гриффин и всё, что с ним случилось, — это ведь писатель сам напридумывал.
— Знаю, что напридумывал. А всё-таки что-то в этом есть.
— Гриффин сам мог становиться невидимым, а одежда-то его была видна! — возражал я Наско. — Чтобы стать невидимым, ему надо было раздеться догола! Можешь себе представить, как ты побежишь голый по снегу и потащишь санки на горку?
— А что, могу. Было бы очень даже интересно!
Вот так всегда: уж если Наско заведётся, то его не удержишь. Через пару дней весь класс только об этом и говорил.
— Если бы я стал невидимым, — сказал я, — я бы подглядел в журнал. Интересно, какую отметку тебе поставит товарищ Николов за такое открытие.
— Если я стану невидимкой, — сказал Милчо, — я пройду в кино без билета и просижу подряд три сеанса.
— А я, как сделаюсь невидимкой, заберусь в автобусе в шофёрскую кабину и поеду куда захочу. В Софию поеду. И там посмотрю матч «Левский» — «Спартак». Настоящий, а не по телевизору.