Наследие Белого конвоя
Шрифт:
Ночь оказалась теплее дня, поэтому отдав команду на отдых, штабс-капитан распорядился рано утром продолжить движение. Из-за сложившейся нервозной ситуации, Киселеву не спалось и, отойдя от дремавшего лагеря в сторону, он предпочел поразмыслить наедине. Хотелось еще раз взвесить и определить свою позицию; может быть даже усомниться в правильности выбранного решения, проверить и убедить себя, что это не так. Воротившись, он прилег на санях, удобно устроившись вблизи укрытого брезентом саквояжа; наверное, только его присутствие о котором никто не догадывался давало ему силы строго придерживаться приказа и данного им слова. Рядом, вповалку, словно намаявшиеся младенцы, крепко спали еще двое офицеров; из-за отсутствия спальных мест, годилось и это. Далеко за полночь, окутанный тьмой безлунной ночи, он глубоко и внезапно, провалился в сон…
Проснулся от толчка в плечо; его так никогда не будили…
– Господин капитан, проснитесь!.. Беда!.. Они уехали, никого нет!.. – в панике, возле единственных саней, сиротливо стоявших по середине замерзшего русла реки, метался конвойный офицер. В отдалении, у берега, словно ища пропажу, бродили еще двое его подопечных. Уже рассвело и по всем его расчетам обоз должен был двигаться в направлении Парабели. Но сани стояли на том же месте, что и с вечера:
«Что могло случиться, где же все остальные? Неужели вчера, почти вся команда поняла и истолковала его речь неверно, совсем не так, как он себе представлял? Но куда они все ушли? Почему? Зачем так внезапно, не предупредив своих же товарищей?..»
За исключением трех офицеров и единственной оставшейся в упряжи лошади, от конвоя не осталось и следа. Как мог он так просчитаться, упрекал себя Киселев, полагая, что сам дал офицерам право выбора, а не строгого подчинения его приказу. Тогда вряд ли кто-либо отважился нарушить его. Киселеву стало не по себе…
Все выглядело как раскол, как предательство, гнусное и подлое не имеющее под собой основательной почвы, но возымевшее большое действие на людей. Так хитро и вовремя спровоцировать бунт мог только Бельский и в этом он прекрасно убедился еще вчера. Вряд ли кто-либо еще отважился на такое. Понимая, что сила и крепость отряда в единстве, поручик умело внес раскол, зная, что разрозненные группы, потеряв свою цель и лишившись командира не выживут и будут обречены…
Выходит, спекулируя на чувствах изможденных людей, устремившихся к легкому, непродуманному выбору, способному лишить цели и завести в тупик, Бельский хитро заманил отряд в ловушку и он, командующий конвоем, стал не исключением. Киселев ужаснулся… Его предположения оправдались – Бельский враг, хитро маскирующийся и коварный. И даже тот странный сон, оказавшийся вещим, подтверждал факт предательства и чуткое подсознание, предвидевшее раскол, уже знало будущее…
И пусть их дороги развела война, отныне его новая цель – это разоблачение подлого предателя, погубившего конвой, и он будет бороться, чтобы сохранить жизнь себе и оставшимся верными делу офицерам. Это его священный долг, долг чести…
– Быстро собери остальных, – отдал распоряжение штабс-капитан, стоявшему в растерянности конвоиру.
Вскоре все трое стояли перед штабс-капитаном. Среди прочих был и поручик Никольский, преданно хранивший тайну, сокрытого под брезентом и остатками соломы, саквояжа. Пожалуй, он был единственным, к кому Киселев по-прежнему питал доверие и симпатию. Как выяснилось, никто ничего не заподозрил; все спали крепким сном, единственным еще имевшимся средством, способным восстановить и укрепить силы оставшихся в строю бойцов.
– Господин штабс-капитан, позвольте выразить свои соображения, – обратился с докладом поручик Никольский.
– Говорите, поручик, я вас слушаю…
– Поздней ночью, еще до того, как заснуть, мне по личным надобностям необходимо было отлучиться. Так вот, как только я отошел, мне показалось, что возле повозки какое-то время крутился один человек. Разглядеть я его не мог, он быстро исчез и мне подумалось, что такого рода хождение по лагерю, схоже с обычной суетой и ничего более. А вот сейчас, когда основная часть конвоя, откололась; надо бы перепроверить, все ли на своих местах, нам как-никак еще долгая дорога предстоит.
Саквояж, наличие которого Киселев уже не скрывал, оказался, к счастью, на месте, а вот довольно увесистый мешок с золотыми червонцами и личным дневником, который штабс-капитан всегда вкладывал вовнутрь, и дорожил им, пропали. Догадываясь, что исчезновение царских монет, дело рук поручика Бельского, потому как возвращая невостребованное золото еще в Сургуте, он один знал о месте хранения червонцев, то, стало быть, и дневник, с точной картой тайника, теперь его добыча. Пусть воспользоваться полученными знаниями ему будет не просто, успокаивал себя штабс-капитан, но даже сам факт владения подробной картой, делал его человеком исключительным и опасным.
Без царских червонцев, приобретение у местных жителей продовольствия, становилось делом совсем не простым и представить дальнейшую судьбу малочисленного обоза было невозможно. Кроме того, в случае столкновения с любой группой военных или Красных бандитов, они становились жертвой, без каких-либо шансов на помилование и никчемной возможности отбиться; патронов у каждого на два выстрела, и не более. Естественную озабоченность вызывал саквояж с его несомненно бесценным содержимым. Возникла срочная необходимость отыскать надежное место и упрятать оставшиеся ценности. В условиях риска, когда впереди еще более двухсот верст утомительного пути по тылам противника, иметь при себе важный груз, являлось верхом беспечности. Понимая это, Киселев принял решение закопать саквояж в ближайшем лесном массиве на берегу реки. Невдалеке такой массив просматривался отчетливо, поэтому сразу же двинулись к нему. Однако вскоре произошло событие, которое вынудило надолго забыть штабс-капитана Киселева о срочных планах, заменив их более насущными.
Из заснеженной дали, в их сторону мчался всадник. Все выглядело так, словно события повторялись во времени, разыгрывая все тот же, вчерашний сценарий с одной лишь разницей; преследователей за наездником на этот раз Киселев, не обнаружил: «Кого это еще несет в их сторону?» – озадачился штабс-капитан, не на секунду не переставая смотреть вдаль.
«Но как же это?.. Что происходит?..» – Он не верил своим глазам.
Навстречу растерявшемуся остатку конвоя, мчался в галоп, верховой всадник; и им вновь, как ни странно, был все тот же Семченко…
Глава восьмая
Изредка соболь с камней и кедрача в пихтач спускается. А тут; вот он, осмелился, а то может и оттепель выгнала зверька по старым запасникам пройтись. Онемела тайга, обильно засыпанная снегом. На одном из увалов пересек-таки Атунда след соболя, но тот возьми да к подлеску уйди, а там верхами, не угнаться. Эх, не молод уж Атунда, а за черным Нарымским пройдохой готов далеко идти от юрты, где остались ждать его возвращения молодая жена Ойта с дочерью и старый отец. Уж больно мех у темного ценится, с обычным, нормальным, дымчатым соболем не сравнить, да и добытчик опять же в почете; привези на ярмарку отливающую черным блеском шкурку, любой с уважением чарку охотнику предложит.