Наследие джиннов
Шрифт:
— Ты же знаешь, мне нельзя… — вздохнула она, прикладываясь к бутылке.
— Почему нельзя? — удивилась я, с неохотой принимая бутылку. Дешёвое пойло обожгло глотку. Завтра точно пожалею.
— Генерал не одобряет, — вставил Бахи, имея в виду Хамада.
Кивнув, Шазад шутливо отсалютовала, но по выражению лица я поняла, что отца она искренне обожает.
— «Пьяный солдат — мёртвый солдат», — процитировала она.
— В таком случае один мой знакомый капитан погиб бы тысячу раз, — усмехнулся Бахи, — не успев даже меня родить!
Шазад задумалась, что бы возразить,
«А ведь уже послезавтра все мы можем погибнуть!» — подумалось вдруг мне. Им что — они привыкли. За последний год люди Ахмеда то и дело оказывались на краю гибели, бросаясь в огонь во имя исправления мира. Я тоже рисковала, подставляясь под пулю на стрельбище, но только ради себя самой, чтобы получить шанс на лучшую жизнь, а они хотели лучшего будущего для всего Мираджа — чтобы больше никто не умирал, как в Дассаме, и не прозябал, как в Пыль-Тропе.
— Дамы, присоединяйтесь! — обернулся к нам Бахи. — Я уже разбогател, видите?
— Скорее опьянел! — буркнула Хала, — а по правилам пьёт проигравший.
— Ну, это смотря как понимать правила! — усмехнулся он.
— Тогда ты получил хорошую фору, — заметила Шазад, пихнув меня локтем. — Когда завтра будешь голову лечить, поймёшь, кто проиграл.
Я невольно расхохоталась. За первой бутылкой пошла по кругу другая. Опьянев окончательно, Бахи наконец решился повторить песню, которую исполнял тогда, под окном у Шазад. Помимо выпивки нас всех пьянило ожидание хорошей драки, мы казались себе непобедимыми, и даже звёзды в небе принадлежали нам. Страх никуда не делся, но я в жизни не была так счастлива, как тем вечером.
Проснулась я ещё до рассвета: что-то разбудило, то ли звук, то ли ночной кошмар. Шазад мирно посапывала неподалёку, рука её покоилась на ножнах меча. По ту сторону потухшего костра свернулась калачиком Хала.
Изз, скорее всего, парил где-то в поднебесье, сторожа окрестности, но циновки Жиня и Бахи были пусты. Я поднялась, разминая застывшее тело, и двинулась в сторону светлеющего неба. Поднявшись на скалу, закрывавшую лагерь, огляделась по сторонам.
Не имея с собой молитвенного коврика, Бахи стоял на коленях прямо на земле, спрятав лицо в ладонях. Слова утренней молитвы доносились чуть слышным шёпотом, и, чтобы не мешать, я тихонько прошла босиком к уступу скалы, где сидел на корточках Жинь, прислонившись спиной к каменной стене, и глядел на рельсы далеко внизу.
— Неужто так голова болит? — хрипло спросила я и откашлялась.
— Да нет, я стойкий… Хотя Бахи и напоил нас порядочной гадостью. — Жинь устало провёл рукой по лицу. — Просто почти не сплю в последнее время — наверное, из-за того нетопыря. А закрою глаза — начинает мерещиться всякое: лагерь горит, люди гибнут, брат, ты… — Поймав мой взгляд, он тяжело вздохнул. — Тебе не обязательно оставаться с нами, Амани… Ты права: это я втянул тебя в свои дела… Но хочу, чтобы ты осталась жива. Можешь уехать в Изман, как собиралась, или куда захочешь… Оставить всё позади.
Мне больше не требовались его извинения.
Пески под нами простирались в бесконечную даль. Солнце всходило у меня за левым плечом, а значит, где-то впереди затерялась родная Пыль-Тропа.
— Я там, где должна быть.
— И всё-таки… Лучше бы осталась той девочкой, готовой бросить всех, чтобы спасти собственную шкуру. Ей бы меньше грозила дурацкая героическая смерть.
— Будем считать это комплиментом! — рассмеялась я и вдруг замерла. Вдали на востоке что-то блеснуло в солнечных лучах. — Там…
Меня перебил пронзительный птичий крик над головой.
Могучий рухх спускался кругами к лагерю. Над самой землёй он обернулся мальчишкой и аккуратно упал на корточки. Я в панике вскочила и кинулась было к костру, но Жинь удержал меня за талию. Повернул к себе лицом и впился в мои губы жадным поцелуем. Его горячие руки, казалось, прожигали мою кожу, от их прикосновения летели искры. Откуда только взялось столько огня — от него или из моего собственного тела?
Прежде чем дело дошло до настоящего пожара, Жинь отстранился. Тяжело дыша, я закрыла лицо руками.
— Не считай себя бессмертным, Бандит! — выдохнул он.
Мы бросились к костру. Шазад уже вскочила, схватившись за меч. Изз бросил на нас горящий взгляд:
— Поезд идёт!
Воительница недоумённо тряхнула головой.
— Перед завтрашним никакого поезда в расписании нет! — повторила она наши мысли.
— Значит, отправили раньше. — Я сплюнула. — Вот оно едет, новое оружие!
Минировать рельсы, чтобы остановить поезд, было уже некогда. Видимо, на это враги и рассчитывали — разумная предосторожность.
Мы засели на склоне горы над выходом из туннеля. Вначале слышалось лишь наше взволнованное дыхание, потом к нему добавился далёкий стук колёс. Вот он стих — поезд въехал в туннель. Земля под ногами глухо задрожала.
Мы ждали затаив дыхание.
Вот он!
В клубах чёрного дыма из пасти туннеля вырвалась стальная туша паровоза.
— Вперёд!
Съезжая по каменистому склону, мы рванули вниз, прямо в чёрное облако. Едкий дым заполнял лёгкие, вызывая удушливый кашель. Ослеплённая, я споткнулась и упала, но тут же вскочила и кинулась дальше, не замечая ободранных локтей и коленей.
Камни под ногами внезапно сменились пустотой, а затем я ударилась о крышу вагона и, не устояв, покатилась к краю. На счастье, Жинь оказался рядом и рывком поднял меня, прижимая к себе. Я благодарно сжала его руку: говорить было невозможно из-за оглушительного грохота колёс.
Увы, руки тут же пришлось разнять. Мы разделились и побежали по крыше в разные стороны: Жинь, Бахи и Хала — к последним вагонам, а я, следом за Шазад, вперёд, стараясь не смотреть вниз.
В начале первого вагона я уцепилась за крышу, свесила ноги и стала спускаться, держась за поручень. Ветер выл в ушах, вагон трясся и дребезжал — чудилось, что поезд, как живое существо, хочет сбросить незваных пришельцев. Шазад с ловкостью дикой кошки скользнула следом, и мы оказались на ступеньке по бокам закрытой двери. Я тронула револьвер за поясом, моя спутница взялась за меч. В глазах Шазад я видела отражение своего страха и воинственной радости.