Наследие джиннов
Шрифт:
— У нас принято выручать своих, — угрюмо буркнула золотокожая, внимательно рассматривая свои ногти.
— Она старалась, — раздался за спиной тихий голос Жиня.
Глава 20
Он вышел в круг света от костра, тяжело опираясь на плечо Ахмеда. Усталый и измождённый, но живой. Стоял и смотрел на меня. Я дёрнулась с места, будто притянутая к нему верёвкой… или как стрелка компаса, магически связанного с другим. Однако прежде чем успела вскочить на ноги, раздался истошный визг, и на шею Жиню бросилась
— Эй, не напирайте! — забеспокоился Бахи. — Он ещё только встал на ноги.
Постепенно толпа схлынула, возвращаясь к своим кострам и тарелкам, и Жинь повернулся к Шазад.
— Генерал… — начал он. Голос звучал ещё хрипловато после болезни, но тон был хорошо знаком. Точно так же он называл меня Бандитом.
— Какой я тебе генерал! — улыбнулась девушка, осторожно обнимая его, чтобы не нарушить повязку. — Ну, кто обещал: «Только осмотрюсь — и назад», а?
Друзья собрались вокруг Жиня, загораживая меня от него. Послышался смех. Я сидела у костра и думала, что ему скажу. Кто я такая здесь, в лагере? Да и он не тот, кем представлялся мне в пустыне, опять чужой для меня. Эти люди уже готовили вместе восстание, когда я ещё тренировалась в стрельбе по жестянкам.
— Лучше поздно, чем никогда, — заметила Хала. Она не стала обнимать Жиня, но в отблесках костра было видно, что даже её жёсткое, будто отлитое из золотистого металла лицо немного смягчилось. — Вернулся живой, и ладно.
— Мне спасибо скажите, что живой, — пробурчал Бахи с полным ртом. Курчавый целитель продолжал есть даже стоя.
— Святые отцы делают свою работу во имя Всевышнего, не за спасибо от смертных, — подмигнул Жинь, отводя от меня взгляд.
— Вот и хорошо, что я не доучился! — усмехнулся в ответ Бахи, стрельнув хлебной крошкой в Далилу.
— А ещё спасибо Амани, что притащила тебя живым, — добавила Шазад.
Лучше бы она молчала… Я наконец встретила его взгляд. Два месяца вместе в песках, ложь, недомолвки, секреты… В его глазах светилось понимание, что на этот раз я его не бросила, как тогда в пивной, лежащего лицом в тарелке. Спасла от галанов, спасла от кровожадных гулей.
— Ладно… — Хала обняла за плечи Далилу. — По крайней мере одного демджи тебе удалось привести в лагерь.
Я не сразу осознала, что она кивает на меня. Собравшиеся в круг обернулись, все внезапно замолчали.
— Демджи? — непонимающе нахмурилась я.
Ахмед с удивлением глянул на Жиня, они обменялись быстрыми фразами на певучем сичаньском наречии.
— Между прочим, невежливо говорить о ком-то на языке, которого он не знает! — бросила я громко, вскакивая на ноги и совсем забыв о почтении к принцам. Тарелка с едой опрокинулась на песок.
— Амани, — мягко произнёс Ахмед, — садись, успокойся…
— А если мне не хочется? — Я не знала ещё, что скажу, но говорить уж точно собиралась стоя. Мой взгляд впился в глаза Жиня. — Лгать грешно!
Он печально вздохнул:
— Мне не светило попасть в рай ещё задолго до встречи с тобой…
— С чего вы вообще взяли, что я…
— Не обманывай себя, Синеглазый Бандит, — произнёс Жинь сухо и как-то отстранённо. — Я знал, что ты демджи, ещё когда считал мальчишкой. Твои глаза… — Мои предательские глаза! Волосы Далилы, глаза Имин, кожа Халы… Метка джинна! — Когда я услышал о твоём отчиме, то понял, что ты и сама ничего не знаешь. Демджи, если знает о своём происхождении, никогда не назовёт отцом человека.
Я глянула на двух демджи рядом с ним. Далила смущённо прикусила губу и смотрела на меня сочувственно. Во взгляде золотокожей Халы светилось явное злорадство. Казалось, она готова захлопать в ладоши.
— У галанов такие же глаза! — горячо возразила я.
Жинь покачал головой:
— У северян они голубые, бледные, как вода, а твои — как металл синего каления. Да и не только это… — Он прищурился, вглядываясь мне в лицо. — Ты ведь знаешь старые сказки лучше меня. Вспомни — джинны не умеют лгать… как и их дети. Клянусь чем угодно: ложь ни разу в жизни не слетала с твоего языка!
Я невольно расхохоталась во весь голос, так что вздрогнула даже невозмутимая Шазад.
— Хочешь сказать, я честная?
— О нет, обманывать ты умеешь блистательно, но не лгать.
В памяти всплыли его слова, сказанные в дядюшкиной лавке: «А ты ловко выкручиваешься, хоть и не врёшь».
— Когда ты прятался под прилавком от Нагиба… — начала я.
— Ты не соврала ему ни разу, — кивнул Жинь. — Сказала, что почти никто не заходил, тем более чужаки, вот и всё. Ты обманула его, но напрямую не солгала, так же как караванщику, а когда мы познакомились, только лишь разрешила звать тебя Оманом, «если так хочется»… — Вот почему он всегда мне так верил и так легко дал себя убедить в Фахали! — Поистине нет существ изворотливее джиннов…
— А извиниться не хочешь? — прервала я.
— И это ещё не всё…
— Жинь! — Голос Ахмеда донёсся словно издалека.
— Жар пустыни не иссушает тебя, как простых смертных, потому что ты сама — плоть от плоти огненных песков! — не слушая, продолжал тот. Я вспомнила, как в конце перехода через пустыню он поражался моей выносливости. — Ты схватываешь чужие языки с ходу!
Последние слова он произнёс по-сичаньски, и я поняла. Выходит, и наши задушевные беседы на привалах у костра, рассказы о дальних землях и приключениях были всего лишь проверкой!
— Заткнись! — едва выговорила я, вся дрожа от горькой обиды.
Что там говорила Шазад? Демджи многое умеют, они — мы! — полезны? Так вот зачем он спас меня из Пыль-Тропы! Вот зачем потащил через Песчаное море и не пустил в Изман к тётке. Вовсе не потому, что мы нужны друг другу… Нет, это только я нужна ему — чтобы использовать в делах брата!
Набычившись, я шагнула вперёд. Собравшиеся вокруг принцев растерянно расступились. Мы с чужаком стояли так близко, что могли бы снова поцеловаться… Тот поцелуй — он тоже был фальшивым! Или, может, моей уловкой? Я ведь самое изворотливое на свете существо!