Наследие джиннов
Шрифт:
Не знала я и этого, да и почти ничего, но перебивать не стала, слушала молча.
— С моей матерью они были как сёстры, попали в гарем почти одновременно, я старше Жиня всего на пару часов. Я пятый сын, он шестой, так что отец обращался с нами лучше, чем с самыми младшими, но всё равно замечал мало. Так уж судьба сложилась… Впрочем, Жинь не верит в судьбу. Представляешь, я не помню даже лица своей матери: слишком маленький был, когда она умерла.
Я вспомнила: та самая красавица жена, которую султан забил до смерти, когда она родила Далилу. Для меня — всего лишь несколько слов из сказки, а для Ахмеда — родная мать.
— Про Мирадж я вообще мало что помнил. Когда родилась Далила, брат сильно болел. Наши матери решили бежать вместе,
— Есть люди, которых так и тянет на линию огня… ваше величество.
— Просто Ахмед… Глянь вокруг — где тут какое величие? — Снова улыбка, но совсем не та, что у Жиня, задорная и хитроватая, а скорее грустная. — Брат и впрямь не слишком тревожится о своей безопасности, но чаще всего бросался, как ты говоришь, на линию огня, только чтобы защитить нас с Далилой. Сейчас он впервые рискнул жизнью ради кого-то другого. — Принц со значением посмотрел на меня.
Я молчала, глядя на Жиня. Его чужеземные черты были единственным знакомым и родным в этом странном месте с аловолосыми принцессами и золотоглазыми оборотнями, хотя и он стал почти незнакомцем, едва Ахмед назвал его братом.
— Все они сражаются за тебя, за твою власть… — медленно проговорила я, — но стоит ли она их жизни… его жизни? — Я кивнула на раненого. — Султан убил твою мать, нынешний султим украл твой трон, но это твои личные обиды. Интересно тебе, например, кто убил мою мать?
Я не хотела, чтобы мои слова звучали резко, но… Надо знать, для чего всё это. Кого собирается спасать Ахмед? Есть ли ему дело до прочих обитателей пустыни?
Мятежный принц покачал головой:
— Я здесь не ради власти. — Лицо его осталось невозмутимым, голос — спокойным, без капли высокопарности. — Мой отец правит Мираджем, не уступая никому даже крупинки своей власти. Он не знает других способов, оттого здесь и нищета, и голод, и чужая армия. Я с самого начала не собирался править, как он… Мы с Жинем странствовали повсюду: побывали на Ионийском полуострове, где всё решает народный совет из богатых и бедных наравне; и в Амонпуре, где торговля и ремёсла обогащают страну; и в Альби, где женщины могут наследовать землю и равны мужчинам во всём; и в Эспе… где мы напились и сделали себе вот это… — Он оттянул воротник и показал татуировку. — Солнце — сичаньский символ удачи, а в скитаниях по морю от одной работы к другой без удачи никак. Тогда я и думать не думал, что оно станет символом моих сторонников. Люди песков должны сами управлять своей страной, — продолжал принц, воодушевляясь. — Здесь у каждого в сердце пылает огонь, Мирадж полон величия и в то же время — зла и несправедливости, в которых виноват отец и его союзники-галаны. Он наполнил страну ненавистью и насилием, наполовину отдав в руки иноземцам, и мой брат Кадир похож на него. Если мы ничего не изменим, они погубят Мирадж окончательно… Наш народ заслуживает лучшей участи! — Лицо его сияло, глаза горели. — Чтобы умница Шазад не стыдилась, что она женщина, а демджи не боялись за свою жизнь, потому что мой отец связался с фанатиками, ненавидящими магию. Мы могли бы сделать Мирадж величайшей страной мира!
Он говорил, и я невольно заражалась его горячей верой. Вспомнился парень, которого схватили возле стрельбища в Шалмане, когда мы повстречались с Жинем. За призывы к мятежу вешали, но мальчишка всё-таки кричал про новые рассветы… Только теперь я поняла почему.
Глава 19
В оазисе стемнело неожиданно быстро. Пока мы шли с караваном через Песчаное море, я как-то об этом не думала, но Шихаб, самая длинная ночь в году, уже приближался. Сумерки приглушили пестроту шатров и зелёной листвы. Среди деревьев замерцали костры, вокруг которых ужинали, болтали и смеялись. У нас в Пыль-Тропе ели за закрытыми дверями, жадно цепляясь за каждый кусок. Здесь пища была разложена на большом ковре в центре лагеря рядом со стопкой разномастных тарелок.
Мы с Шазад устроились вдвоём у крошечного костерка. Она наполнила две тарелки лепёшками и фруктами и протянула одну мне.
— Откуда пришли все эти люди? — спросила я, наваливаясь на еду и только теперь осознав, насколько проголодалась.
Шазад рассеянно окинула взглядом поляну, освещённую кострами.
— Да кто откуда… Когда мы бежали из Измана после состязаний, нас десяток всего было, остальные пришли потом. За последний год много народу прибыло. Кого-то выгнали из дома за разговоры про Ахмеда, кто-то сбежал из-под ареста, а некоторых мы сами освободили. Фарук и Фазия — сироты из Измана. — Она кивнула на пару подростков, которые утром возились с бомбой, а теперь забавлялись, строя что-то из лепёшек. — Мы наняли их, чтобы они устроили взрыв, но военные узнали, и теперь деваться ребятам некуда. Вообще, полезное умение — если однажды не взорвут нас всех случайно.
— А ты?
— Я могла бы сделать большую карьеру, если бы родилась мужчиной. — Шазад отломила кусочек лепёшки. — А так… Вот и всё, что остаётся. Мать подозревает, что я просто от замужества увиливаю.
У меня из памяти всё не выходило, как запросто Шазад справилась с давешним гулем и как утром гоняла по плацу два десятка бойцов с таким уверенным видом, что могла бы вести за собой и целую армию. Если даже она не сумела выбить для себя достойное место среди мужчин в Измане, то на что надеяться мне?
— Это она скромничает! — хмыкнул Бахи, плюхаясь на подушку рядом с нами и пристраивая тарелку с едой на скрещённые ноги. — Шазад рождена для великих подвигов, она дочь самого Хамада.
Я перевела вопросительный взгляд с него на девушку.
— Он двадцать лет командовал армией султана, — объяснил Бахи. — Сын у него вырос слабым, а дочь — сильной. Хамад — известный мастер неожиданных стратегий, вот и воспитал её своей наследницей.
— Мой брат не слабый, — нахмурилась Шазад, — он просто болезненный.
Бахи оскалил зубы в мрачноватой ухмылке.
— Другой бы загонял сына до полусмерти, чтобы сделать солдатом, как пытался первое время мой отец.
— Отец Бахи служит сотником в армии султана, — ответила Шазад на мой незаданный вопрос. — Мой отец — его командир, так что мы знаем друг друга с шести лет.
— Не только знаем, но и дружим, — поправил Бахи. — Это потому что я такой обаятельный.
— Ну, пожалуй, не такой осёл, как твои братья! — фыркнула девушка, и Бахи приосанился с довольной улыбкой. — У сотника Резы шестеро сыновей, вот он и решил, что одному можно дать поблажку… хотя страшно гордится своим потомством, ведь у самого Хамада всего один сын, да и тот…
— Ещё и дочь, — напомнила я.
— Дочерей Реза за потомство не считает! — снова фыркнула Шазад.
— И очень зря, — вставил Бахи.
— А знает твой отец, — повернулась я к девушке, — что… ну, что ты воюешь против него?
— С чего ты взяла, что мы противники? — рассмеялась она. — Отец тоже за Ахмеда, это он рассказал нам, что у вас в Захолустье делают новое оружие — такое секретное, что султан даже моего отца держал в неведении. Но у того есть свои осведомители.
Вот это да! А наши-то дураки в Пыль-Тропе верят, что мятежники Ахмеда — просто кучка романтических юнцов. Теперь понятно, почему галанам пришлось уйти из Дассамы, уничтожив её напоследок. Принц Ахмед — настоящая сила, если его поддерживает даже командующий армией!