Наследие Иверийской династии
Шрифт:
— Но как же так? — я размяла спину. — Сирена… Где она — настоящая? Куда она делась?
— Она существовала на самом деле? — удивилась Финетта.
— Ну конечно! — вскочила я. — Она вполне живая, возможно, даже живее всех, кого я знаю. Она моя подруга!
Девушки недоумённо переглянулись и пожали плечами. А я задумалась. Не мог же ментор убить Сирену? Или мог? Может, её отдали таххарийцам на откуп? Что вообще происходило на Галиофских утёсах, помимо нападений икша?
— Сёстры, — как можно ласковее начала я и улыбнулась, — а расскажите мне, что вы слышали о событиях в Кроунице? О хьёль-амире? О провале
— О-о-о! — нараспев протянула Матриция и заговорила быстро, будто только и ждала этого вопроса: — Мы так вдохновлены тем, что для тебя сделал ментор! Его пример впечатлил всех квертиндцев. Такая жертва и такая преданность вашему союзу… — девушка захлопала ресницами. — Он отдал за вашу любовь корону и едва не потерял жизнь!
— За нашу любовь? — уточнила я.
— Только не обижайся, — выставила перед собой ладони Финетта. — Тильда рассказала нам, что у вас с ним… особые отношения. Что вы связаны не только узами менторства, но и чувствами. Она считает, что в иной ситуации Кирмос лин де Блайт так бы не поступил.
— Тильда, значит? — переспросила я и уселась в кресло-качалку. Оттолкнулась босой ногой от пола и закачалась, наблюдая, как вместо огня в камине колышется кружевная занавеска.
Ещё при первом знакомстве Тильда Лорендин показалась мне самой смышлёной из всех, но только теперь я начала осознавать, насколько она неглупа. Пожалуй, она не единственная, с кем стоило бы быть осторожной. Лучше не подтверждать и не опровергать слухов. Пока они остаются слухами, я в безопасности. Демиург учил, что нельзя открывать своих слабостей, что нужно держать всех вокруг в замешательстве. Если они не будут знать, в чем я уязвима, то не смогут мной манипулировать.
— Кроме нас, больше никто не знает! — поспешила заверить Матриция. — Ни другие сёстры, ни госпожа Првленская, ни служанки.
Я подняла краешек губ. Святая наивность! Сомневаюсь, что Тильда догадалась, а Лаптолина — нет. Впрочем, это уже не важно. Мы берегли нашу тайну в Кроунице, наш маленький счастливый мир, а теперь всё это так далеко, так невероятно, что даже мне самой кажется неправдой.
Почти забытое, горькое и болезненное чувство, обида и надежда маленькой Юны шевельнулась в груди в отчаянной попытке расколоть скорлупу безразличия. Чтобы срочно отвлечь себя каким-нибудь глупым занятием, я вытянула вперёд ладонь и рассмотрела её. Стараниями Эсли кожа на подушечках стала нежнее, ногти — аккуратнее. Непривычным жестом развернув кисть, я слегка поиграла пальцами, будто они были унизаны перстнями.
— Ментор и мейлори в Квертинде не должны нарушать этических норм, — Финетта была явно обеспокоена моим молчанием, поэтому потрудилась оправдаться. — Он же как отец тебе, как старший брат. Кровная связь делает вас почти родственниками… — Она подошла, села напротив и заглянула в глаза. — Но мы не осуждаем.
— Наоборот, — голос Матриции дрогнул. Девушка порывисто шагнула к нам и с размаху налетела на Стрилли, тащившую ворох подушек куда-то в комнату гигиены. Под возмущенное «лу-ли» подушки разлетелись, мелькнув вышитыми наволочками. Леди Ноуби извинилась перед рудвиком и горячо продолжила: — То, что сделал Кирмос лин де Блайт, дало надежду всем влюблённым квертиндцам. Ваша история особенная, она придёт силы и воодушевляет! Фи, — с улыбкой обратилась она к подруге, — помоги же мне!
— За любовь, за счастье и друг за друга надо бороться до конца, — вторя ей, зашептала леди Томсон. — Даже если вас осудит всё королевство, даже если ваша любовь не совсем такая, какой её привыкли видеть квертиндцы…
Финетта замолчала, всем телом подавшись к Матриции. Девушки тянулись друг к другу, как цветочные лозы к опоре. Таинственная пауза длилась и длилась, пока наконец до меня не дошло.
— Подождите, — с подозрением нахмурилась я. — Вы же не…
— А давай я тебе спою! — звонко перебила телёнок Матриция.
Она подпрыгнула, хлопнула в ладоши и с нарочитой суетой скинула туфли. Взобралась на пуфик, словно он был импровизированной сценой. Её подруга с жаром зааплодировала, призывая меня присоединиться. Я развела руками, потрясенно переводя взгляд с одной на другую.
Сестра Ноуби запела:
Pu ignem canvi do, poctar pu meo corde
Te krimis min basson el calmi essinca.
Co hujo ma altar benmonio del Tolmund,
Deveine mir vital jo cripta nimita.
Я застыла с открытым ртом. То ли от неожиданного осознания, что сестёр связывают особые отношения, то ли от чарующего, гипнотизирующего голоса Матриции. В песне она преобразилась: стала просто нечеловечески привлекательной, превратилась из телёнка во взрослую женщину невиданной красоты. В этот миг, глядя на её раскосые глаза, лёгкий румянец, тонкие запястья и чётко очерченный подбородок, подсвеченный желтой магией тиаля Нарцины, я бы назвала Матрицию Ноуби самым прекрасным существом, когда-либо мною виденным. Это была сокрытая красота, и оттого осознавать её было особенно трепетно. В хрипловатом голосе девушки звучал звездопадом Кроуниц, густились туманы Галиофских утёсов и дрожали вершины скал. И тот лёд, что я носила в себе, тоже дрогнул.
— А перевод? — я вцепилась в подлокотник плетёного кресла и остановила его ход. — Что означают эти строки?
— Ты не знаешь тахиши? — удивилась Финетта.
— Я сама перевела этот отрывок баллады на язык древних волхвов, — похвасталась Матриция. — Это настолько красивые и грустные слова, что они заслуживают звучать в вечности. Но, если хочешь, я могу спеть ещё и оригинал.
Она кокетливо поправила платье, сверкнув ярко-синим подолом с блестящими золотистыми вставками, и вновь затянула знакомую мне мелодию:
Был мир совсем иным, огнём и страстью полон,
Неужто он исчез, как тень твоей любви?
И лёд в моей крови не раздробит сам Толмунд,
Девейны светлый взор не сможет исцелить.
— Матриция! — восхищенно прошептала Финетта, не отрывая глаз от завораживающей певицы. — Ты действительно поцелована Нарциной! Музыка, что ты сочиняешь, трогает душу…
— Милая Фи, — взмахнула руками певица, — я бы хотела быть автором этих строк, но короткий этюд подарил мне заезжий бард ещё летом. Он говорил, что это отрывок из его баллады, которую он обязательно напишет.