Наследие Иверийской династии
Шрифт:
— Я не смогу, — проскулила я, впиваясь зубами в кожу ладони.
— Но ты должна, — горько прошептала Лаптолина. Кажется, она тоже едва сдерживалась от слёз. — Вся суть моего обучения — соблазнение мужчины. Умение ему угождать. Умение править его руками. Использовать его в своих целях и сохранить при этом достоинство.
“Я не смогу, не смогу, не смогу,” — билось в голове.
— Вспомни миг, когда он впервые посмотрел на тебя иначе. Когда ты впечатлила его так, как никогда раньше. Миг, который изменил что-то в нём самом и заставил его рассмотреть в тебе нечто особенное. Это хрупкая основа, которую можно разбить. Только ты знаешь, как это сделать.
— Я не смогу, не смогу, — сорвалось с языка.
— Сможешь, — Лаптолина присела напротив меня, заглянула в глаза. — Представление должно продолжаться, милая Юна. Даже если плачешь кровавыми слезами и ходишь в раскалённых туфлях, ты должна улыбаться и не показывать виду, что страдаешь. Тем более тому, из-за кого ты страдаешь. Ты сможешь, — повторила она. — Сила женщины. Сила выдержки. Ровная осанка, уверенный взгляд и улыбка. Прелестная в любом состоянии, — она взяла меня за подбородок и рассмотрела моё лицо. — Не плачешь. Молодец.
— Я так устала… — пожаловалась я. — От всего этого. От игр, от Квертинда… От всего. Ренуард предложил мне уехать.
— Тогда уезжай, — одобрила Лаптолина. — Уезжай. Ты и не заметишь, как новая жизнь вытеснит всё, что было до. Это исцеление. Верь мне, я уже много лет возглавляю лучшую в Квертинде академию исцеления и знаю в этом толк.
Она улыбнулась, и как всегда, постарела на несколько десятков лет. У рта собрались морщинки, а глаза блестели даже в свете одинокой свечи.
— Ну, иди же, — засуетилась Првленская, подняла меня. — Хорошенько отоспись и приведи себя в порядок. Будь достойна своего положения, а завтра будет новый день. Утро вечера мудренее.
Она отошла к столу, достала из ящика какие-то бумаги, начала изучать, как будто и не было трогательной откровенности между нами. Как будто она сделала то, что была должна — успокоила одну из своих дев, а теперь вернулась к следующему пункту в своём расписании.
— Госпожа Првленская, — начала я.
— Да? — мгновенно отозвалась она.
Я прикусила язык. Мне хотелось сказать ей, что, возможно, у нас с Кирмосом есть шанс, что, как она и говорила, люди любят легенды о любви, но… Правда была в том, что во всём, что сказала Лаптолина Првленская, любовь была последним аргументом. Как бы много в это слово не вкладывали жители Батора, как бы часто они его не повторяли, любовь оставалась вымыслом для романтических натур. Сказкой для тех, кто был ещё способен верить в сказки.
А для тех, кто эти сказки создавал, любовь оставалась только инструментом управления. К сожалению.
— Я пойду, — буркнула я и поплелась к выходу.
— Юна, — окликнула она.
Я резко остановилась. Развернулась с надеждой — вдруг она передумала? Вдруг есть ещё третий, неизвестный нам путь?
Мягкий лунный свет очертил фигуру госпожи Првленской. Она опустила руки с бумагами и смотрела на меня не меньше минуты. А потом наконец произнесла ровным, отлично поставленным голосом:
— Тебе следует затягивать корсет потуже. Я перестала слышать, как ты в нём задыхаешься.
— Да, госпожа Првленская, — покорно исполнила я самый верный из всех реверансов и вышла прочь.