Наследие Иверийской династии
Шрифт:
Зубы выстукивали марш поражения.
Время, то подгоняющее меня вперёд, то застывающее вязким студнем, в этот миг обратилось холодом. Он сгустился вокруг и стал почти осязаем. Чудилось, будто стены сомкнулись и ледяные кристаллы впиваются в кожу, режут её острыми краями и колют. Но кровь из ран не течёт, потому что замёрзла в жилах. И мне было больно. О Ревд, как же мне больно! Снаружи, внутри, везде — мороз превращался в боль, а истощение магической памяти стало знаменем всех потерь, что лежали на сердце тяжким грузом.
Сколько я так пролежала?
Я не знала, в какой момент хрустальная темница насытилась слоем спеси и самоуверенности и перешла к глубинным, потаённым кладовым моей души. Ушла гордость, а следом — честь и достоинство, и убеждённость, и даже желание вернуться к друзьям. Вскоре я перестала чувствовать тело, видеть свет, а чуть позже и разум покинул меня. Остался ничтожный комок полусознательного существа, преисполненного жалости к себе и желания выжить.
Как же я устала! Просто смертельно устала, даже не от сегодняшнего дня, а вообще от всего. От борьбы, от вечных сражений, от обид, от чувств и бесчувствия. От самой жизни. Захотелось уснуть, но сон никак не шёл. Обморок тоже. В полубреду я дрожала и слушала стук крови в ушах.
Какая злая насмешка судьбы — замёрзнуть насмерть посреди баторской жары! Где-то наверху подходил к концу день с его блестящими пирожными, дурманящими ароматами, звонким смехом и горячей ванной, что дожидалась меня в покоях.
А я отдавала магию и жизнь за… за что? За глупость? За дикость? За то, что отличалась от других?
Чтобы не свихнуться окончательно, закрыла глаза и постаралась в мельчайших деталях воспроизвести в памяти образ ментора. Нового, иного ментора в его истинном обличии. Как и раньше, Кирмос лин де Блайт помогал мне сражаться с судьбой. Он был действительно Чёрным Консулом, от макушки до пят, и даже знак соединения по странному стечению обстоятельств не добавил красок его внешности. Как ярко он выделялся среди пёстрой знати и светлых платьев сестёр!
Я вспомнила, как он тянулся ко мне в тот миг, когда мы оказались близко. Этот факт немного согревал. Мне даже удалось улыбнуться.
Если честно, он мало изменился. Разве что стал ещё привлекательнее. Да, пожалуй, таким он был даже лучше — гармоничным в своей тьме и восхищающим всех, кто только мог дотянуться до него мыслями. Человек, сумевший стать легендой при жизни. Мой ментор.
Наша связь вдруг свелась к примитивной, элементарной истине.
Морозные стены, холод в жилах и костях, ледяная корка вокруг сердца, а под ней — жаркое, пылкое чувство. Всё ещё живое. Шепчущее на разные голоса: он любит. Он любит, а значит, придёт за тобой. Только дождись. Только люби в ответ.
Никогда бы не позволила себе таких мыслей и никогда бы в это не поверила, если бы не уменьшилась до размеров собственного сердца, пульсирующего медленно, но ровно. Всё перестало быть важным, кроме этого мерного стука и… ментора. Конечно, ментора. Пока у меня был ментор, я не верила в свою смерть. Я не позволяла себе умереть.
— Я всё ещё дышу, — неуверенно проговорила я, чтобы услышать собственный голос.
Кто-то шаркнул сверху, и я открыла глаза.
Я дрожала и дрожали звёзды в крохотном круге над головой, пока чёрная тень не заслонила их.
Стукнули деревянные перекладины, с хрустом ломая уже вновь выросшие кристаллы, и перед носом закачалась лестница.
Покрасневшие пальцы, едва гнущиеся, ухватились за спасительные ступени. Я поползла наверх. Сознания уже коснулось ледяное безразличие, а тело всё ещё хотело жить и переставляло ноги. Выжить! Наверх!
Я подтянулась, перевалилась через край, упала в тёплую, почти горячую траву и закашлялась так, будто собиралась украсить заросли своими лёгкими.
— У тебя губы синие, — пискнул девичий голос.
Тоненькие руки обняли меня, и леди в долю секунды задрожала вместе со мной. Надо было растереть занемевшие конечности, размять их, но тело не слушалось, а спасительница явно не знала, что делать с живыми мертвецами. Она только обнимала меня и всё шептала: «Прости, прости… Прости, что я так долго. Надо было раньше. Я должна была раньше!»
Когда приступ кашля закончился, я всё-таки смогла сесть и ощупать себя. Как могла, конечно. Кожу покалывало и стягивало.
— Сколько же ты тут пролежала, сестра? — запричитала Талиция. — Какой жестокий обычай! Ты ведь могла умереть! Это… просто пытка!
— Людям нравится насилие, — прохрипела я. — От него хорошо на душе. Это удовольствие.
— Не говори так! — почти разозлилась княжна. — Людям нравятся люди. И человеческое тепло, и доброта. А злые они, только потому что несчастные. Идём, тебе нужна помощь!
Она помогла мне подняться. Хрупкая и тонкая Талиция оказалась удивительно сильной. Я оперлась на её плечи, прикрытые белой накидкой.
— Это моя вина, — сокрушалась юная сестра. — Нужно было найти повод, чтобы уйти раньше. Нужно было вспомнить о тебе и об этом кошмарном колодце. — Я споткнулась, и мы обе едва не рухнули. Княжна ойкнула. — Вместо этого я с консулом лин де Блайтом беззаботно гуляла в Саду Грёз. Он почти в одиночку восстановил то, что ты разрушила. Растил все эти прекрасные цветы и рассказывал мне о детстве, о Квертинде и о традициях…
Мышцы скрутило в тугой канат боли. Я едва не завыла, но прикусила губу. Покосилась на Талицию — в волосах девушки белел цветок магнолии.
— Я так увлеклась его речами, что совсем забыла о наказании сестёр, — она по-детски надула щёки. — Какая же я эгоистка! Я должна была подумать не только о себе, должна была вспомнить! — Глаза её вспыхнули. — Но Кирмос… Он, знаешь, необыкновенный! Я и не представляла раньше, насколько. Дома, в Янтарных палатах, мне рассказывали, что он злой и жестокий кровопийца. А он совсем не такой. Он столько всего умеет! И обожает животных. Ты знала, что у него огромные конюшни? — Она тряхнула волосами. — Ой, ну что же я, конечно, ты знала! Ведь вы с Кирмосом почти родственники!