Наследие
Шрифт:
— Надо, — прошептал он сам себе и медленно поднял веки…
Она лежала там. Все такая же прекрасная, все такая же мертвая. Обоняния черного лорда коснулся сладковатый запах разложения, и он нахмурился. Она не должна пахнуть смертью, у нее всегда исходил иной аромат, нежный, будоражащий, аромат самой жизни. Жаль, что его уже не вернуть, но убрать зловоние гниения Эрхольд мог, как и убрать первые следы разложения с ее тела.
— Моя вина, — негромко сказал он, присаживаясь на край саркофага. — Совсем перестал о тебе заботиться.
Судорожно вздохнув, мужчина протянул руку и едва удержался от желания отдернуть ее, когда почувствовал
Он мог многое, очень многое, но не мог вернуть полноценной жизни. Та, кто покоилась в каменном саркофаге, нужна была ему такой, какой была до мгновения, когда взбешенный Эрхольд уничтожил самую ценную для него жизнь. Ему не нужен был бездушный лич, не нужна была кукла, подвластная его воле. Черный лорд хотел эту женщину в ее первозданном виде, но… Все, что ему осталось, сейчас лежало перед ним. Только тело, холодное, неподвижное, как мраморное изваяние на крышке саркофага. Даже кожа ее теперь казалась такой же белой.
— Прости меня, — прошептал колдун, склоняясь над телом. — Прости. Я не хотел, я не думал…
«Ты никогда не думаешь, да, Эрх? Разум заменяет Сила, не так ли?»
Так сказала она, когда Эрхольд, снедаемый раскаянием и горем, призвал душу черноволосой женщины.
— Если бы я мог все исправить, если бы мог…
«Я сделала бы все то же самое. Отпусти меня».
И он почти отпустил, перестав спускаться больше года назад. Позволил разложению начать поедать ее тело. Но вот вернулся и понял, что не в силах отдать Смерти последнюю частичку былой любви, испепелявшей его сердце.
— Ты была слишком непреклонной, слишком жестокой со мной.
Конечно, он не услышал ответа. Эрхольд положил голову на грудь покойницы и закрыл глаза, отыскивая в такой близости хоть какое-то успокоение. Затем его мысли перенеслись на недавнее прошлое. Если она здесь и все так же мертва, то кто смог противостоять ему? Кто осмелился забрать добычу у Виллиана, кто?! Мужчина вновь сел ровно, глядя на умиротворенное женское лицо.
«Теперь я свободна от тебя, Эрх».
— Ты навсегда осталась со мной.
«Отпусти меня».
— Никогда.
Эрхольд снова склонился, целуя холодные губы. Когда-то она не позволяла ему, сопротивлялась, кусала в ответ, слизывая с губ его кровь и прожигая взглядом черных глаз. Не хотела признать, не желала принимать его любовь. Но он умел настоять, брал то, что считал своим. Взял и сейчас, пусть его поцелуй и остался без ответа.
«Я никогда не буду принадлежать тебе».
— И все же ты со мной, — усмехнулся черный лорд. — Никому не досталась, как я и обещал.
Он бросил последний взгляд на покойницу и поднялся на ноги. Струйки мрака уже змеились, возвращая на место крышку гроба, после саркофага. И как только все вернулось на прежние места, Эрхольду стало легче. Слепая надежда на то, что его сумели обмануть, исчезла, но так было лучше, так не было неизвестности. Неизвестность черный лорд тоже ненавидел, тяготился ею. И все же жаль…
Покинув склеп, Эрхольд поднялся к себе. Он вошел в покои, протяжно вздохнул и упал в кресло, слепо глядя перед собой. На ум лезли события четырехлетней давности, когда он выл над телом женщины, чью жизнь забрал сам, лишив себя надежды на счастье, которое так ясно грезилось ему. После отнес в свой замок, сам подготовил к погребению, сам провел ритуал, только Огонь Эрхольду заменил мрак. Но позволить жрецу отнять и ее душу колдун не мог.
— Душа…
Он вскинул голову и усмехнулся. Сколько Эрхольд не разговаривал с ней? Четыре года достаточный срок для ожидания. Безвременье должно было угомонить даже такую бунтарку. Улыбнувшись своим мыслям, черный лорд потянулся и тряхнул волосами, окончательно расслабляясь. Будет забавно посмотреть на нее присмиревшую. Хотя… Нет, скучно. Взрывной норов и острый язык Эрхольду нравились. Увидеть бесплотный дух, лишенный тех чувств, которые душа еще сохраняет сразу после смерти, будет тяжко. Но… Он соскучился. И сейчас понял это столь отчетливо, что не мог уже думать ни о чем ином.
Неожиданно дверь приоткрылась, и в его покои вошла Ингер. Она помылась, сменила одежду, выбрав самое соблазнительное платье, и теперь смотрела на лорда с затаенной надеждой в глазах. Вся расслабленность в одно мгновение слетела с Эрхольда. Ощутив острый прилив злости, он порывисто встал на ноги и указал на дверь:
— Пошла вон!
— Мой господин, — Ингер упала на колени. Она не могла уйти, очень хотела, но не могла. Черный лорд не притрагивался к ней уже несколько дней, и разгорающаяся похоть гнала ее к нему, вопреки страху, вопреки остальным желаниями. Это была потребность, как с тем амулетом. Но если сила «Ока Виллиана» отпускала, стоило его снять, то влечение, навязанное ей самим Виллианом, невозможно было уничтожить. — Умоляю…
Ингер ползла к Эрхольду, не спуская с него лихорадочно поблескивающих глаз. Женщина не желала отступать, потребность в черном лорде была слишком велика, чтобы продолжать терзать свое тело самой, мечтая о нем.
— Пошла вон, — глухо повторил колдун, готовый уничтожить свою игрушку прямо сейчас.
— Нет, — простонала она, приближаясь. — Не могу.
Эрхольд увидел в ее глазах отвращение к самой к себе, почувствовал жгучую ненависть, направленную на него, ощутил все многообразие чувств, обуревавших Ингер. От мрачной решимости получить желаемое, до слабой надежды, что он отпустит ее, чтобы избавиться от надоевшей игрушки. И неожиданно ему понравилась та борьба, что происходила в женщине, и которую она проигрывала с каждым уходящим мгновением, но продолжая отчаянно цепляться за крохи своего достоинства.
А после пришли воспоминания о том, кто привел черного лорда на одинокий берег, где можно было на время спрятать все, что осталось от родового замка, собраться с силами и подумать, что делать дальше. Гнев вновь заполнил Эрхольда, смешался с искрой интереса, пробужденной сопротивлением Ингер. Черный лорд присел на корточки, наблюдая, когда до него доползет леди Илейни. Она остановилась так близко, что их лица оказались совсем близко.
Эрхольд накрыл ладонью ее щеку, почти нежно погладил большим пальцем, ощущая живое тепло. Тут же на память пришел холод тела другой женщины, и ощущение собственного одиночества накрыло с головой, словно взбесившаяся морская волна. Поджав губы, мужчина некоторое время всматривался в глаза Ингер, отмечая, как все дальше ее попытка сопротивления. Податливая, уже почти безвольная, с мольбой в глазах, леди Илейни стала Эрхольду неприятна. Интерес, вспыхнувший двумя мгновениями назад, угас. Он убрал руку от ее лица и поднялся на ноги, повторив уже совсем спокойно: