Наследница тамплиеров
Шрифт:
Анюта не знала, что под потолком прицеплена веб-камера, и за ее пассами следят из другой комнаты дядя Боря и Митенька. В этой комнате обычно сидел охранник, контролируя «Трансинвест», но сейчас его выставили.
– Смотри, смотри… – шептал дядя Боря. – Она точно что-то такое чувствует… Транс, клянусь крокодилами, она умеет вводить себя в транс!
– У нее не все дома, – ответил референт, глядя, как Анюта с расфокусированным взглядом стучит по столу кулачком с зажатыми монетами.
– Митенька, у нормального человека ничего не получится…
Сам Борис Семенович был предельно нормален, но, начиная гадальный бизнес, на всякое насмотрелся. Лучшей гадалкой, какую он когда-либо видел и не сумел переманить к себе, была женщина с безумным взглядом и волосами дыбом, которую родственники уже боялись выпускать из дома. А референт Митенька был примерно таким же материалистом, как Анюта, когда не вводила себя в состояние поиска, хотя в последнее время его материализм дал изрядную трещину. Но Митенька полагал, что рано или поздно всему найдется научное объяснение, и не забивал себе голову сомнениями.
Анюта не знала, что ее правая рука обрела временный разум. Рука откуда-то знала, что если стучать кулаком по столу, температура монет повысится. Это произошло – и Анюта, опомнившись, отшвырнула монеты. Они полетели на пол.
Тогда только она опомнилась.
– Она вышла из транса и ничего не понимает, – сказал, глядя на экран, дядя Боря. – Возможно, мы нашли то, что нам требуется. Митенька, девочка с придурью, но ты уж разберись…
– И с придурью, и просто дура, – ответил референт. – Но как скажете, Борис Семенович. Идем, а то она сейчас, кажется, запаникует.
Они вошли в кабинет, и дядя Боря очень ласково заговорил с растерявшейся Анютой. Нужно было выпытать подробности, но она не знала никаких подробностей и не могла связно объяснить, что с ней произошло.
Дядя Боря был умен, а женщин на своем веку знал около двух сотен – близко, и столько же – по-приятельски. Случались и серьезные увлечения – вроде покойной Люси. Он усвоил: даже очень умная женщина любит маленькие подарки, а уж такая, как Анюта, даже не задумается, что подарок придется как-то отрабатывать.
– Ну ладно, Анечка, не буду тебя больше мучить. Вот твой гонорар. – И дядя Боря протянул конверт, в котором лежали две тысячные бумажки. – На самом деле ты нам очень помогла. Дай-ка я твой телефон запишу. Если что – буду звонить.
Анюта хотела спросить, не возьмут ли ее на работу, но уверенный тон дяди Бори сбил ее с толку.
– Хорошо, – сказала она и сразу заглянула в конверт.
Дядя Боря и референт переглянулись: совсем дикое дитя, не испорченное воспитанием.
Когда Анюта ушла, Митенька подобрал с пола монеты.
– Три штуки. Петровский пятак, двухеврик и десятирублевка.
– Пятак – это уже кое-что. Пятак в той шкатулке имеется! Двухеврик у нас впервые – если только у девочки получилось… Ну-ка, давай сюда десятирублевку.
Он положил монету на предметный столик микроскопа, тщательно изучил аверс и реверс, потом гурт.
– Ничего особенного… – пробормотал он. – Но что-то же девочка почувствовала. Митенька, без погружения не обойтись. Видишь, она как-то научилась сама себя вводить в транс. Значит, Митенька, организм у нее такой, и где самовнушение, там и внушение. Давай попробуем с пятаком.
– Будем пробовать.
Они вернулись в комнату, откуда наблюдали за Анютой.
Комната была не простая – кроме пяти экранов слежения (холл, операционный зал банка, несколько кабинетов, помещение «Инари» и какие-то еще комнаты сменяли друг друга, то увеличиваясь, то уменьшаясь), там были три стула, маленький столик с пультами и в углу – огораживавшие пятачок в квадратный метр перила. На этом пятачке был откидной люк.
Митенька открыл лаз в подвал и первым туда спустился.
Подвал тоже был не простой – посередке на бетонных цилиндрах высотой сантиметров семьдесят лежала каменная плита с резьбой. Кроме нее, там были стулья – три штуки, полки с книгами (что означало наличие вентиляции, потому что – кто же захочет портить плесенью старинные фолианты), а также – целая конструкция из ярких ламп, подвешенная над плитой, чтобы можно было разглядеть в подробностях каждую щербинку.
Соотнеся размеры плиты с шириной лаза, нетрудно было догадаться – ее сюда поместили еще во время строительства, и, чтобы ее извлечь, потребовалось бы разобрать все здание.
– Вряд ли у нее есть встроенные часы… – пробормотал дядя Боря, имея в виду каменную плиту. – Так что не будем ждать ночи. Хватит, если погасим свет.
Референт поставил на плиту три подсвечника, в каждом – по белой свечке.
– Вот интересно, что будет, если свечек – две или четыре? – спросил он. – Откуда взялось это «три»?
– Это ты узнаешь, Митенька, когда наконец встретишься со своим пра-пра… – сколько там этих «пра»? – дедушкой. И он тебе скажет, в каком трактате вычитал про «три».
– Царствие небесное тем трактатам. Погибли в пятом году, Борис Семенович, вместе с усадьбой. А если уцелели – наверняка лежат в чьей-то коллекции. После того как крестьяне разграбили и подожгли усадьбу, там наводили порядок жандармы. Видимо, трактаты прилипли к чьим-то шаловливым ручкам.
– Да, теперь уж поздно кудахтать и крыльями хлопать. Но главное у нас есть – плита. Осталось понять принцип действия. Ну, приступаем. Эксперимент следующий! Клади пятаки в лунки.
Глава вторая
Мир понемногу обретал четкость.
Сперва мутное пятно из бледно-серого стало желтоватым, потом – круглым, на нем обозначились трещины, после минутного изучения этих трещин оказалось, что это угловатые ветки, и даже с цветами, и даже название вспомнилось – сакура. Память, значит, тоже возвращалась.
Следующий шаг проснувшейся памяти – она определила круг с сакурой как плафон, в котором имеется пока незримая электрическая лампочка. Значит, над головой – потолок. Вряд ли на том свете имеются потолки. Выходит, жизнь продолжается.