Наследница
Шрифт:
Владимир Михайлович, у которого были, видимо, свои планы, не осталось другого выбора, как смириться.
– Все-таки Вы молодец, что приехали, – сказал Владимир Михайлович, – Мы думали, что никто не приедет, ведь это далеко и дорого.
– Как же иначе, – удивилась Алена, – это же мой отец. А почему так поздно дали телеграмму и где нашли мой адрес?
– Нам следователь после проверки отдал ключи от квартиры. Мы порылись в вещах Вашего отца и в его старых записных книжках нашли Ваш адрес. А телеграмму не давали, потому что не могли изыскать денег, как раз был праздник, 23 февраля. Мы же в Белоруссии еще беднее, чем жители России. Кстати, а квартира, она приватизирована?
– Не знаю, – честно призналась Алена, – отец мне писал, что приватизировал квартиру, но это было давно…
– Значит, Вы теперь наследница! И квартира Вам двухкомнатная теперь достанется и все его картины. – В голосе Владимира Михайловича вдруг явственно прозвучала зависть, а тон стал не такой уж сочувственный.
Алену покоробил этот тон. Сначала все ей выражали соболезнование и жалели её, а теперь – пожалуйста. Квартира, картины… Да она еще об этом и не думала. Нужно сначала похоронить отца, а потом уже разбираться, чья квартира и картины. Всем наплевать на переживания дочери!
Оставшиеся полдня были потрачены на покупку необходимых для похорон вещей – костюма, рубашки, галстука. Потом все это отвезли в морг и отдали санитарам. Алена также купила себе черную водолазку из белорусского трикотажа, что бы прилично выглядеть на завтрешнем, тяжелом для нее мероприятии. Все, что планировали, было выполнено. Алене отдали ключи от квартиры ее отца, и она решила там остановиться. Начало уже темнеть и пора было возвращаться, завтра предстоял тяжелый день.
Усталость и бессонная ночь давали о себе знать. Голова будто налилась свинцом, и лучше всего было бы лечь спать, но Алена решила осмотреться. Она не была в этой квартире около семи лет. Обстоятельства сложились так, что виделись они с отцом всего несколько раз в жизни, каждый раз по инициативе Алены. Раньше в этом жилище царил холостяцкий порядок и чистота, но с тех пор все изменилось. Видимо, сказывался уже почтенный возраст отца. Квартира была крайне захламлена, изменилась и обстановка. Там, где раньше была спальня, сейчас устроена мастерская. Огромное количество картин повсюду – на полу, на узкой тахте, вдоль стен и даже на шифоньере.
Вот портрет маленькой девочки в соломенной шляпке и с букетом милых незабудок, городской пейзаж, натюрморт с яблоками… На мольберте у окна натянут холст, на старом письменном столе – тюбики с масляными красками, кисточки, какие-то мелки, гуашь. Отец, судя по всему, в последние годы развил кипучую деятельность и это в таком-то возрасте! Просто творческий расцвет какой-то.
Когда Алена здесь гостила последний раз, картин почти не было. Как правило, отец сразу же продавал свои произведения – сдавал их в художественный салон. Были у него и постоянные клиенты. Одна дама приходила домой и покупала картины оптом. Довольно крупная сумма, лежавшая в ящике письменного стола , свидетельствовала, что отец продал недавно несколько работ. «Сколько тут народу было после того, как вскрыли квартиру. И никто не взял деньги, – подумала Алена, – надо же, какие честные люди!»
Обстановка в гостиной соответствовала стилю расцвета позднего социализма. Около окна стоял старенький цветной телевизор – минский « Горизонт», далее – музыкальный центр с колонками, небольшой сервант с посудой – хрустальными рюмками, вазами, фарфоровыми чашечками. Алена с любопытством заглянула в ящики серванта. На одной из полок стопкой лежали виниловые пластинки с классической музыкой, на другой – коробка с фотографиями и какие-то бумаги. Вплотную к серванту стоял книжный шкаф, полки которого распирало от книг по искусству и художественных альбомов. В комнате было два спальных места – диван-кровать, на котором спал отец,расположенная, что называется, ногами к двери, и еще тахта в другой части комнаты.
На диван-кровати лежало смятое одеяло, простынь, валялась подушка, сверху – полосатая пижама. « Все в таком беспорядке, – подумала Алена, – как будто кто-то боролся». Рядом с изголовьем стоял старенький торшер ядовито-зеленого цвета. « Говорят, что зеленый цвет якобы успокаивает, – пришло в голову женщине, – но этот торшер выглядит просто зловеще. Почему-то сбоку черное пятно, как будто его нечаянно подпалили».
Стены были украшены акварелями, написанными отцом, в основном пейзажами. Огромная репродукция Джоконды висела в центре залы и при свете торшера имела какой-то синюшный оттенок. «Кто-то считает, что Джоконда – необыкновенная красавица, но только не я, – размышляла Алена, – эти выбритые брови, тонкие губы… А ее знаменитая улыбка! Какая-то змеиная. Как будто она кого-то только что отравила и скрывает это, но очень довольна. И что отец в ней нашел? Да еще репродукция сомнительного качества, хоть и большая по размеру». Алена вспомнила, что отец тоже подарил ей копию картины Леонардо да Винчи – «Дама с горностаем». Алена очень ценила работы художников Возрождения, некоторые она видела в Эрмитаже. Современных художников она не понимала и не любила.
«Кто только клеил обои в этой комнате, они наклеены вкривь и вкось, я даже лучше бы это сделала, – мрачно размышляла Алена. – Цвет такой ужасный, белесый, хоть обои и новые. Папа, может быть, и хороший художник, но в уюте ничего не понимал. Взять хотя бы эти шторы, темные и мрачные, с оборванными петельками. К тому же они явно очень пыльные, давно не стиранные. А уж тюль, так тот вообще почти черный. Раньше папа считал, что тюль крадет свет и без него гораздо лучше».
У окна стоял стол, застеленный дешевой клеенкой, а на нем антикварный самовар, настоящий, не электрический, который разжигается углем. Зачем он отцу, ведь у него никогда не было дачи, а в комнате пользоваться подобным самоваром невозможно?
Алена ужасно хотела спать и присмотрела себе для этих целей узкую тахту около окна. Ложиться на разобранную кровать отца она была морально не готова.
В голову пришло, что можно было бы выпить хотя бы чашку чая, у нее весь день маковой росинки во рту не было. Кухонька в этой малогабаритной квартире была совсем крохотная, меньше пяти метров. Там с трудом разместились: cтол около окна, газовая плита, мойка для посуды, а также кухонный сервантик, в котором находились и посуда, и книги, и коробка с письмам и документами. В углу стоял большой холодильник. Все было достаточно старым, но в хорошем состоянии. Что называется бедненько, но чистенько.
Алена открыла холодильник, но ничего интересного не увидела, там было шаром покати – заплесневевший хлеб и квашенная капуста в целлофановом кулечке. Тогда она заглянула в сервант, но не нашла там ни заварки, ни сахара. Алена поняла, что с чаем ничего не получится и решила взглянуть на бумаги в серванте.
«Да, кстати, а квартиру-то Ваш отец приватизировал?», – всплыл в памяти вопрос, который ей несколько раз сегодня задали. И правда, нужно узнать, как оформлена квартира, где документы. Потому что, если она не приватизирована, то отойдет государству. Посмотрев пачку разных бумаг, которые лежали в серванте, Алена не нашла ничего похожего на документы на квартиру. Сбоку стопкой лежали квитанции, какие-то медицинские справки и рецепты, в большой коробке были письма и фотографии. Алена машинально просмотрела корреспонденцию и ничего особенного там не обнаружила. Письма и открытки с отдыха от каких-то знакомых, а также ее собственные.
Но вот одно письмо, из милиции, ее заинтересовало. Интересно, о чем это оно? Прочитав, Алена задохнулась от возмущения. Сухим казенным языком было написано: «Отказать в возбуждении уголовного дела по факту пропажи Ваших медалей 9 мая». Далее следовало обоснование отказа в довольно-таки оскорбительном тоне. Внизу стояла подпись участкового по фамилии Касьяник. Письмо было написано осенью прошлого года. Получается, что у отца примерно полгода назад, 9 мая, пропали воинские награды, которые он получил, как участник войны.